Мысленная, с пробелами запомнившаяся фраза: «Но ему нельзя ... на этом настаивает...».

Мысленный комментарий к предыдущему сну: «Это происходит в Средневековье». [см. сон №2814]  

В правой части комнаты полупризрачно, в дымчато-серых тонах видится кровать. На ней, как бы в грациозном изнеможении, лежит (спит?) молодая красивая гибкая девушка. Стоящий на переднем плане, слева, старик говорит: «Это мое новое знакомое».

На полу, около красивого старинного кресла лежат друг на друге два заполненных пластиковых мешка. Беру верхний, меньший, кому-то для подарка.

Смутно видится участок дороги, сплошь состоящий из крутых (не очень высоких) подъемов и спусков. Обочины обрамлены негустым лесом, полотно покрыто старым, вылинявшим асфальтом. Потом появляется ровный участок этой дороги, его обочины засыпаны тонким слоем белого порошка, приходящего в движение от малейшего дуновения ветра. Возникает мысленная, незавершенная, с недоумением произнесенная фраза: «Даже такая дорога интеллигентной женщине...».

Высоко подняв две вешалки с длинными одеяниями, переношу их над лежащим на примитивном ложе человеком (выглядевшим как что-то серое, бесформенное). До предела задираю руку вверх, но слишком длинные одеяния все же касаются лежащего, скользнули по нему подолами. Одеяния похожи на облачения служителей культа. На передней вешалке оно ослепительно белое, из-за него по краям выступает заднее, черное. Держа вешалки на весу, пристально смотрю на белое, чуть ли не сверкающее одеяние.

Мысленная, неполностью запомнившаяся фраза: «Правда, арестовали не папу, а всего лишь папину сестру, это не...».

Мысленная, незавершенная фраза: «Музыкант этот и его желания...».

Манипулирую стеклянными трубками. Манипуляции осуществляются (или воссоздаются) несколько раз подряд.

Обдумываю предпоследний сон этой ночи (где мы с Петей преодолевали препятствия). Умозаключаю: «Обстановка была ... Шум, крики шамариев» (часть первой фразы не запомнилась). [см. сон №2911]

В ответ на незапомнившуюся фразу женщина говорит с полуулыбкой: «Ну так я же знаю, почему это может быть». Чувствуется (или даже бегло видится), что собеседники женщины мягко, понимающе улыбаются.

Живущая в Америке женщина демонстрирует тетрадки сына, чтобы проиллюстрировать преимущества американской системы образования. Большеформатные тетради густо исписаны аккуратным, устоявшимся почерком (что с трудом вяжется с первоклашкой, который крутится около нас). Женщина расписывает американскую школу. Видится светлый красивый школьный класс, где  слева от доски, на темной этажерке лежат пухлые белые скоросшиватели с досье на учеников. Слушаю и разглядываю все со спокойным любопытством.

Мысленная, на полуслове оборванная фраза (почти мечтательно): "А девушки — они всегда раз девушки, потом они будут тё(теньки) ...".

Мысленные, с пробелом запомнившиеся фразы: «Больше никто не ...? Я думаю, что жук». Смутно, не в цвете видится мужчина, медленно идущий по комнате, всматриваясь в пол.

В компании с двумя женщинами (одной из которых была Грема) прихожу на выборы. Обширная территория заполнена толпами избирателей в светлой одежде. И сама атмосфера здесь светлая, не казенная, спокойно-праздничная. Решаю проголосовать против чего-то. Отмечаю (вспоминаю?), что еще до выборов (и не в связи с ними) отвергла для себя это нечто как неприемлемое. Внимание заострилось на принимаемых мерах безопасности. Они основываются не на традиционном повальном досмотре, а на создании обезоруживающе открытой, праздничной атмосферы. Такой жизнелюбивой, посягать на которую ни у кого не поднимется рука.

Сон, действие которого происходит в нынешнем Санкт-Петербурге, название которого являлось одной из важных составляющих сна.

В конце сна я была в темно-красной футболке, и видела ее на себе со стороны.

Мысленная фраза: «А мы нашли способ, как их сберечь».

В конце сна стоим справа от крупной, смутно видимой птицы (напоминающей пингвина). Чрево ее с правого бока внезапно разверзается. Оно набито чем-то темным, рыхлым, поверх которого лежит отчетливо видимый ёж. Увидев его, издаю восторженное восклицание. Птица опускает ежа на землю и щедро вываливает ему на голову порцию темной массы из чрева — для пропитания (находившиеся около меня персонажи виделись условно).

Нахожусь в кабинке общественного туалета (чистого). Помню, что закрывала дверцу, но почти сразу обнаруживаю, что она не закрыта (и не удается хотя бы плотно ее прикрыть). Почему-то гаснет свет. Вдосталь наудивлявшись, оставляю дверь в покое. Напротив возникает дверной проем, видится большое заасфальтированное пространство (похожее на взлетное поле). По нему молча бегут худощавые люди в черном. Слева появляется инвалидная коляска с ярко одетой женщиной, которую везет неприметная пожилая служанка. Поддавшись общему настрою, служанка переходит на бег. Женщина в ярком платье на ходу соскакивает с коляски, на бегу меняется местами со служанкой. Теперь та восседает в коляске, а эта мчит коляску в сторону горизонта, за остальными. Понимаю, что стала свидетельницей социального переворота, в результате которого служанки стали господами, а господа служанками. Внимание возвращается к туалетной кабинке. Она необыкновенно похорошела, ярко освещена, просторна и так живописно оформлена, что уже и не похожа на кабинку общественного туалета. Она теперь напоминает будуар, но для меня это все же туалет. Выйдя, слышу, как какая-то женщина делится впечатлениями о перевороте. «Столько пришлось забыть, от столького отказаться», - говорит она, имея в виду частности жизненного уклада до переворота.

Мысленные фразы (женским голосом): «Ой! Надо вот вкусно скорей поесть. Это уже второй раз так».

Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза: «Нет, ... я хотела, чтобы он почувствовал, что такое к вечеру усталый».

Мысленный, частично запомнившийся диалог (мужскими голосами). «Нужно...».  -  " ... " .  -  С улыбкой: «Надо нудника испытать».

Сижу в заполненном невнятными людьми зале судебных заседаний. На подиуме, слева, несколько человек переводят с языка на язык материалы следствия. Дело движется медленно, мне непонятно, почему черновую работу делают сейчас, на публике... И снова я там же, на другом судебном заседании. На подиуме опять возятся с переводами, опять недоумеваю. Дело в очередной раз застопоривается - не могут перевести словосочетание, означающее на исходном (русском) языке «пустые хлопоты». Прикидываю в уме выражение «продуктивные хлопоты» - «good ...» (второе слово не запомнилось), по аналогии строю требуемое, громко подсказываю.

Мысленные фразы: «Говорить. Ничего не говорить голословно».

Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза (женским голосом): «Как ... говорил: прижмите ухо (к земле), я вас слышу» (слова в скобках если и не произнесены, то подразумеваются).

Пассажиры автобуса интересуются, живу ли я в этом районе (им такая возможность кажется странной). Подтверждаю, что живу, в крошечной квартирке. Автобус постепенно пустеет, в салоне лишь я и еще одна женщина. Водитель мчит без остановок по пустой широкой улице. Говорю, какой замечательный у нас автобус, почти как такси. Женщина видит ситуацию по-иному, и высказывает в отношении водителя какие-то замечания .

Поверхности кубика расчерчены на одинаковые квадраты, разбитые произвольно ориентированными диагоналями на треугольники. Треугольники раскрашены яркими, контрастными тонами (запомнились красный и синий),  так что кубик напоминает лоскутное одеяло или наряд Арлекино.

Сон про белокурую девочку лет шести. Она владеет одним языком и понимает еще один, на котором с ней разговаривает мама. Не могу сдержать по этому поводу удивления (девочка видится условно, ее мама - совсем невнятно; массив второго языка предстает в виде плотного прямоугольного куска текста).

Стоим у невысокой каменной ограды. Кто-то говорит, что Окнес влюблен в женщину, которая об этом не подозревает (кажется, имеют в виду меня). Он, будто бы, убежден, что этой женщине подходит именно такой, по его определению, «человек с костистым лицом». Справа приближается он сам, с пакетом семечек. Не оборачиваясь, протягиваю руку, загребаю горстку.

Живем с Петей в светлом красивом, окруженном садом доме (одноэтажном, многокомнатном). Кто-то дал нам трех больших беспородных котов. Они принимаются носиться по саду, оттуда через окна в дом, по всем комнатам, шкафам, кроватям, устроив бесконечную чехарду и затаскивая налипшую на лапы землю. Опасаюсь, что они могут переколотить мои безделушки, но самое неприятное, конечно же, это комья черной земли на покрывалах. Решив вернуть троицу обратно, обсуждаю этот вопрос с Петей.

Кто-то предлагает мне куда-то поехать на неделю. Даю согласие, хотя в первый день недели уже обещала быть в другом месте. Несогласованность (виновницей которой являюсь сама) создает дискомфорт. Оказываюсь на вокзале, захожу в не разгороженный на кабинки туалет, где меня смущает присутствие других женщин. Из-за этого провожу там много времени, опаздываю на поезд, первый день недельной поездки оказывается упущенным. И это не считая невыполненного обещания в отношении однодневной поездки.

Кто-то наматывает (наплетает) на пальцы руки тонкую светлую бечевку.

Молодая красивая стройная блондинка, моя знакомая, делится огорчением по поводу того, что не смогла заполучить вожделенный набор косметики, продаваемый лишь по талонам для пенсионеров. Советую не переживать попусту, а попросить помощи у какого-нибудь пенсионера. Красотка оживает и игриво говорит: «Ну что, подкатимся к Акимову?».  [см. сон №1701]

Брожу с Лорэной и Додо (дошкольником) по большому участку, примыкающему к вилле, недавно приобретенной (или арендованной) семейством Лорэны. Прибыли сюда впервые, изучаем увиденное. Додо (на трехколесном велосипеде) видит недостаток в том, что здесь слишком многолюдно. Лорэна, обойдя участок в поисках туалета и не обнаружив такового, без смущения приседает там где стоит (стесняюсь за нее я - с соседних участков ее могут увидеть). Я воспринимаю участок как большое поле вспаханной земли, покрытой слоем талого снега. Снег разъезжается под ногами, талая вода грозит затопить обувь. Вижу набрякший полужидкий снег и чистую  воду (в отличие от всего остального) необычайно живо. Что же касается людей, то их я не видела, и лишь когда Додо заявил, что здесь слишком многолюдно, мне на миг увиделось вокруг множество призрачных людей.

Стою в туалете, босиком, осторожно поливая дезинфицирующим раствором ноги (ниже колена).

Мысленная, незавершенная фраза: «Нет, ты несколько раз говорил «чистенький», а...».

Мысленное слово (женским голосом): «Сильвией» (это женское имя).

Мысленная, неполностью запомнившаяся, незавершенная фраза: «...при пожимании руки навел автомат на...». Фраза сопровождается невнятной иллюстрацией.

Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза: «Ну, значит, ... когда он есть, о чем говорится». Видится граненый стакан, в который что-то переправляется из стоящей на столе кастрюли. Тот, кто это осуществляет (я?) озабочен тем, чтобы не накапать на стол.

Концлагерь. Пространство, обнесенное колючей проволокой, унылые приземистые бараки, немцы в черной блестящей, матово светящейся в полумраке сна форме. Нахожусь там (не имея к нему отношения). Становится известным (кто-то рассказал?), что с одной из заточенных здесь женщин несколько узников, потехи ради, насобирали в стакан вшей, которых либо сами съели, либо дали съесть этой женщине. Вижу неподалеку смутноватую узницу, около которой вьется несколько худых, полубесплотных мужчин, собирающих с нее вшей (это показано условно). Сон демонстрирует стакан, наполовину заполненный вшами, следует невнятное продолжение с намеком на их поедание. Потом четко, крупным планом видится узница. Она неторопливо идет влево, небрежно придерживая накинутое на плечи темное старое одеяло. Полы его разошлись, на женщине нет ничего, кроме бикини, обнажающего отнюдь не худое тело, сон показывает это еще более отчетливо.

Мысленное, неполностью запомнившееся возражение (или оправдание?), выраженное в стихотворной форме (мужским голосом, с недоумением): «...в обиде/ За что же я же виноват/ Когда я их не видел» («когда» - в смысле, ведь).

Брожу среди книжных полок пустого библиотечного зала. Появляется желание прилечь (или даже поспать). Библиотекарша разрешает воспользоваться стоящим у стены узким топчаном, застеленным чем-то темноватым. Ложусь, дремлю. В зал входит посетительница, узнаю Морсину*. Она отчетливо видится и прекрасно выглядит. Говорит библиотекарше, что заехала за книжками по дороге домой (в соседний город). Бродит между полками, обменивается фразами с еще одной женщиной. Не желая, чтобы Морсина меня увидела, прикрываю лицо уголком одеяла (продолжая каким-то образом видеть ее перемещения). Она приближается к топчану. Охота скрываться пропадает, открываю лицо. Морсина подходит, заговаривает, спрашивает, как я ко всему отношусь (имеется в виду давнее прошлое). Говорю: «В моей душе всё (это) умерло».

Мысленные фразы (легким женским голосом): «Напутала так. Одномерную собачку» (возможно, было сказано не «напутала», а «напутано»).

Темная деревянная дверь с соосным барельефом-прямоугольником (занимающим с половину ее поверхности). Барельеф внушает непонятный страх. Дверь исчезает. Находящиеся вне пределов видимости Сущности раз за разом воспроизводят ее изображение для моего устрашения.

Мысленная, неполностью запомнившаяся фраза: «...лидер группы». Видится молодой, неподвижно сидящий за столом мужчина. Повернутая в сторону голова подперта рукой, лица не видно (с умыслом).

Мысленные фразы (женским голосом): «Майкл не очень там разбирается. Но пляшет от души».

Говорится что-то положительное о компании «RTL-пистолет» (в опровержение сказанного о ней до этого).

Завершившая мысленную тираду фраза (деловитым женским голосом): «Он не знает, что у него думать» (думать по какому-то поводу).

Неотчетливо видимая девчушка шаловливо обегает вокруг чего-то, смутно видимого.

Из динамичного сна запомнилось озеро, в котором мы купались, и небольшой, висящий в воздухе шар. Он был сплетен из тонких темных кожаных ремешков, концы которых развевались (с правого бока шара) на манер широкого хвоста.

Мужчина и женщина, танцующие необычный танец на небольшой площади, окруженной темными старинными красивыми зданиями.

В комнате на полке стоит облезлый цветочный горшок с растением, все стебли которого засохли, но из центра поднимается новый молодой крепкий росток с полуразвернувшимся листом. Решаю переставить растение к свету, на подоконник. Полагаю, что нужно посоветоваться с хозяйкой комнаты, но так как ее нет дома, переставляю цветок самовольно.

Мысленная, впервые исковерканная фраза: «Кинофильм 'Итальянца в два России'».

В финале сна сидим за столом во дворе, окруженном аккуратно побеленными мазанками. Рассеянно смотрю перед собой, вижу на крыше соседнего домишки Фукса и Нуму, которая, судя по огромному животу, находится на последнем месяце беременности. Оба медленно подходят к краю, смотрят вниз, собираются спрыгнуть. В тревоге предполагаю, что они хотят покончить жизнь самоубийством. Думаю, что дом для этого недостаточно высок, но покалечиться можно. Они прыгают, сначала Фукс, за ним Нума. Легко приземляются, подсаживаются к нам. Не могу придти в себя, с облегчением избавляясь от ужасных предположений и не переставая удивляться, как легко и удачно они спрыгнули. Вспоминаю, что когда-то раньше то же самое, с такой же целью проделали Берберы. Эмоционально напоминаю всем тот давний эпизод.

Окончание мысленной фразы: «...и он совершенно не выглядит беспомощным». Неотчетливо видится (по пояс) человек в темном жестком, со стоячим воротником плаще. Плащ - как бы, как панцирь, защищающий мягкую плоть.

Мысленная, незавершенная фраза (с энтузиазмом): «Молодым, взращенным...» (речь идет о молодых специалистах, инженерах).

Углубляю убежище, прямоугольную (мне по бедра) яму. Она тянется с наружной стороны поребрика, напротив кондитерской. Вяло, неуверенно поднимаю со дна светлые булыжники, кладу на дальний край ямы. Неуверенность проистекает из убеждения, что камни все равно будут кем-то сброшены вниз.

Представление началось, подошедшая к сцене женщина объявляет, что пока идет пролог, зрители могут перекусить в фойе, там для них выставлено угощение. Ощутив дикий голод, я была готова  ринуться туда немедленно, но для маскировки спрашиваю у рядом сидящих, не хотят ли они, чтобы я им что-нибудь принесла. Они (трое) охотно принимают предложение, вхожу в фойе, окидываю взглядом угощение, подавляю желание наброситься на все подряд. Соблюдая приличия, аккуратно вытягиваю четыре ломтика хлеба, потом, не удержавшись, прихватываю для себя еще один. Неторопливо намазываю маслом, осматриваю еще раз содержимое ваз и останавливаю выбор на мясном паштете, наиболее соответствующем моему чудовищному аппетиту.

Смутно видится пара небольших мягких шариков, покрытых сероватым пушком. Это будто бы пара мужских яичек, по поводу которых мысленный женский голос говорит с недоумением: «Их никогда у меня не было».

Кладу стопкой пару светлых досок, намереваясь укоротить их (зараз) ручной ножовкой. Доски видятся реально (не помню, ощущала ли я еще и вес верхней). Полупросыпаюсь. Не открывая глаз, вижу (смутно, не в цвете) ножовку, неправдоподобно легко перепиливающую доски. Распил идет не поперек, а вдоль досок (внимание на этом не заостряется). По мере осознавания, что это уже не сон, а видение, наблюдаю за происходящим со все большим любопытством и с натугой. Мне хочется досмотреть процесс до конца, и мне кажется, что мое напряжение не даст ему оборваться. P.S. Такого рода переход от сна к видению (осознаваемому разумом) происходит уже не впервые.

Мысленная, несколько раз повторившаяся, и несмотря на это, неполностью запомнившаяся фраза: «Он вышел после того, как Тони Блайзер предложил ему...».

Мысленная фраза: «Наша жизнь, да?»

Чистая мятая, не новая футболка с английским, кажется, словом, напечатанным на груди крупными блекло-бордовыми буквами.

Мысленный, с пробелом запомнившийся диалог. «Не хотите...?»  -  «Ну, можно. Кажется, здесь мы и спускались».

Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза (мужским голосом): «Будет ... совершенно то же гимнастическое упражнение».

Оказываюсь на окраине городка, в огромной старой крепкой избе, где проживает большое крестьянское семейство. Они виделись сероватыми, но вполне конкретными - сильными, рослыми (чрезмерно рослыми), бородатыми (я видела лишь мужчин). Садятся за огромный старый, грубо сколоченный стол с такими же лавками по бокам. Сцена трапезы (в которой принимала участие и я, случайно сюда ненадолго попавшая) не запомнилась (а возможно, не была развита). После еды в кухне остается один, смутно видимый человек (обычного роста), моет груду больших мисок и огромные кастрюли. Осматриваюсь (ни этот человек, ни остальное семейство не обращали на меня внимания, я как бы, повидимому, для них не существовала). Кухня была гигантской, с низковатым потолком, крепкая, прочная, с крепкой старой мебелью и крупной кухонной утварью. Во всем этом, на первый взгляд, нет никакого порядка, все стоит, висит, лежит, казалось бы, как попало. И однако в целом ощущается безукоризненная гармония. Все такое прочное, основательное. Мне неловко, что я ничего не делаю, принимаюсь влажной тряпкой обтирать один из комодов. Тру тщательно, а сознание переваривает впечатления от гигантской кухни. Мысленно дается знать, что длина ее «сто метров» (называлась и ширина, тоже впечатляющая). Чтобы соотнести ее с чем-нибудь знакомым, пытаюсь высчитать в уме ее площадь. Мойщик посуды уходит, остаюсь одна, продолжая тереть комод.

Мысленный, с пробелом запомнившийся диалог. «Значит ... здесь провозят?»  -  «Всех в восемь часов привезет?»

Мысленно, бессловесно сообщается, что энергия отрицательных человеческих эмоций используется некими Сущностями. Все устроено так, чтобы создать у людей впечатление, что они не могут изменить ситуацию. Смутно видится незамкнутый густо-серый тор.

Несколько человек занимаются сборкой (электронных?) блоков. Участвующий в этом деле Петя объясняет мне, что сборка каждого типа блоков производится под персональную мелодию, являющуюся важной составляющей процесса. Дает прослушать фрагменты записанных на диски мелодий, но мне все равно остается что-то непонятным и кажется странным (персонажи виделись условно, доминантой сна являлась моя неспособность понять объяснения).

Во дворе, окруженном старыми темными избами, видим симпатичную клумбу. Вдохновившись чужим примером, решаем соорудить еще одну (не имея отношения к этому месту). Вскапываем жирный чернозем, натыкаемся на зарытые в землю алюминиевые кастрюли, они были без крышек, и ни на одну не налипло ни крупицы земли. Самая крупная (пароварка с решетчатым вкладышем) была новой, корпус ее соединен нитью (типа лески) с другой кастрюлей, на верхних ободках обеих выбиты цифры, подтверждающие их парность и указывающие дату, до которой они должны находиться в земле. Не обращая внимания, что дата не истекла, несем кастрюли к знакомой нам в этом дворе женщине. Она с пониманием относится к находкам, говорит, что продаст их. Возвращаемся во двор, держа в руках (и возможно, начав есть) по темной котлете (точнее, у меня с девушкой было  их три, полагаю, что третья предназначена для нашего, оставшегося во дворе товарища). Отдаю ему котлету, вижу у него в руках еще одну такую же, наполовину объеденную (люди виделись условно, а посуда и чернозем — ясно).

Мысленная фраза (молодым мужским голосом): «И действие — это американская система».

Мысленная, с пробелом запомнившаяся, незавершенная фраза: «Ладно, ... мне нужно вообще, допустим...».

Мысленное восклицание: «ВИЖУ БОГА!»

Мысленная фраза: «А затем стали распространяться все выше и выше, во все стороны света и континента».   [см. сон №3900]

Мысленное двустишье (возможно, завершившее сон), незаписанное по горячим следам, и к утру забывшееся.

Мысленная фраза (женским голосом): «Я теперь чувствую, что это — уникальность, кроме того».

Мысленная, неполностью запомнившаяся фраза (от первого лица, дурашливо): «Теперь лягем на этот бок, а уж...».

Мать (или отец) зовет дочь ужинать. Девушка разражается бурным многословным протестом, из которого родители узнают, что она уже взрослая! и сама знает, что ей нужно! и нечего ее звать, как маленькую! и сколько раз можно это объяснять!! Девушка бушует в свое удовольствие, родители сохраняют мудрое спокойствие.

Кому-то, кто не знает, где можно купить ванильный кофе, объясняю, что проще всего зайти для этого в супермаркет на Парижской улице, где он всегда бывает.