Нянчу нового малыша Камилы. Он, совсем еще кроха, уже ходит. Был момент, когда он выбрался из коляски, куда-то утопал, так что я его с трудом отыскала. И говорить он уже умел (по крайней мере понимал, что говорила ему я). Бродим с ним где-то, я периодически смотрю на часы. Они показывают «без двадцати восемь». Говорю малышу, что пора возвращаться. Входим на веранду, извиняюсь, что вместо четырех часов мы явились в семь сорок (мои часы по-прежнему показывают это время, но лишь на веранде обращаю на это внимание). Камила говорит, что все в порядке, она просила нас вернуться в шесть, и сейчас как раз шесть часов.
Чета молодых родителей просит погулять с их девочкой. Прихожу в назначенное время (сама открыв дверь), малышка еще в кровати. Собирая девочку на прогулку, замечаю в комнате Ворхаса (знаменитого певца), киваю ему, мы с девочкой выходим, по пути на минутку заглянув ко мне домой. Спустя какое-то время обнаруживаю, что девочки нет, я гуляю с пустой коляской. В почти зашкаливающем волнении возвращаюсь к себе домой, не сразу отыскиваю малышку. Она спокойно расхаживает по одной из комнат и кажется такой крошечной в своем темном платьице. Боковым зрением замечаю в дальнем углу сидящего с отстраненным видом Ворхаса. Беру девочку на руки, она что-то мне рассказывает, строя совершенно правильные фразы. Они звучат так естественно, что невозможно поверить, что малышка, когда я забирала ее из кровати, еще не умела говорить. С удивлением делаю вывод, что способность к речи может возникать у детей скачком, этот факт завладевает моим сознанием. А у малышки обнаруживается еще какой-то признак развития, тоже проявившийся скачком. Активно размышляю на эту тему, продолжая держать на руках девочку, которой было года полтора и которая было красивым, спокойным ребенком, сосредоточенным на своей внутренней жизни.
Вытираю пыль с петиного стеллажа, забитого папками. Некоторые так ветхи, что рассыпаются от прикосновений, так что я предельно осторожна. Часть листов находится вне папок. Чувствую под верхним что-то твердое. Поднимаю лист, вижу кастет (вижу такую вещь впервые, но знаю, что это кастет, и что Петя хранит его для самообороны). Еще два-три кастета обнаруживаются (на ощупь) внутри папок. Оказываюсь перед яркой, залитой солнцем, излучающей жизненную силу клумбой. В центре высится агава, на нижнем листе которой, у ствола, сидит девочка в ярко-красном платьице (она так мала и так неподвижна, что принимаю ее за куклу). Подошедший Петя говорит, что учит ее чему-то, занимается с ней, что она смышленная и способная. Вижу около нее ветви с иглообразными листьями, возможно, мягкими, но все же спрашиваю Петю, не может ли малышка уколоться. Он отвечает, что девочка абсолютно все понимает, с ней все в порядке, и беспокоиться не о чем.
Нянчу пятимесячную девочку. Некоторые трудности создает лишь мой слабоватый английский. Приходим в сквер, вокруг песочницы сидят молодые мамаши, одна рассказывает о вчерашней интересной телепередаче о Сакко и Ванцетти. Думаю, что для этого рассказчице пришлось просмотреть передачу до конца. И если бы та оказалась неинтересной, время было бы потрачено впустую. Вклинивается эпизод, где Петя передает мне листок с составленным им перечнем интересных телепередач. Оказываюсь в красивом вестибюле многоэтажного здания, везу коляску с малышкой к выходу. Сквозь стекла холла вижу стоящего у тележки грустного пони. Может быть, он голоден? Решаю нарвать ему травы, но растительность на газоне пожухлая, к тому же пони сам мог добраться до нее. Вспоминаю про свои рогалики, решаю угостить пони ими. Он (прочитав мои мысли?) срывается с места. Кидается ко мне так стремительно, что я даже немного испугалась, как бы он не сшиб меня с ног и не опрокинул коляску. Дружелюбно подбегает, с разбегу становится на задние ноги (как собака), передние копыта взгромождает на меня (не причинив вреда). Он даже на ощупь, когда я его погладила, напоминал собаку. Дважды запускаю руку в сумку, отламывая кусочки рогалика (сон не отразил моментов, когда бы пони брал их в рот). Прихожу в очередной раз в дом малышки, вижу детские книжки на русском языке. На русском языке? Я заинтригована. Заговариваю с малышкой, как обычно, на английском. Она отвечает на чистейшем русском, строя безупречно правильные, длинные фразы. Я так изумлена, что далеко не сразу спохватываюсь. Спрашиваю, почему она раньше не говорила на русском, ведь это создавало нам столько проблем. Девочка отвечает: «Потому что...» (дальше не запомнилось). Рассказываю про необыкновенного ребенка Пете.
В финале сна тихо сидевший грудной ребенок вдруг сварливо, но вполне резонно высказывает замечания. Строит безупречно правильные фразы, и в логике ему нельзя отказать. Его реакция вызвана не касающимися его лично действиями взрослых. Пересказываю кому-то услышанное (не относящееся ко мне).
Кто-то кладет мне на руки грудного ребенка нескольких дней от роду, он еще не открывает глаза. Опускаю его в кроватку (или люльку), сажусь рядом. Петя (в студенческом возрасте) в этой же комнате занимается своими делами. Ребенок беспокойно заворочался. Беру его на руки, с удовольствием ощущая, какая удивительно приятная на ощупь у него кожа (на мне было что-то без рукавов). Удивительно приятная, но странного оттенка (с сероватым налетом) и чуть более плотная, чем должна была бы быть. Держу малыша, пытаюсь расправить сбившуюся пеленку. Только было собралась попросить Петю помочь, как дитя вдруг отчетливо произносит слово «мама». С удивлением пересказываю это Пете. А дитя внятно говорит: «Идет время. Время идет. Идет время». Обращаюсь к Пете: «Ты слышишь? Это говорит только что родившийся ребенок». Петя отвечает: «Ничего себе».
Прибыла с визитом в селение Адамс, встречена доброжелательно. Элизабет приветливо улыбается, Барни доверчиво кладет мне на колени голенького четырехмесячного младенца (его возраст — свидетельство самого сновидения). Барни специально дожидалась меня, и вручив младенца, проявила по отношению ко мне безграничное доверие (это подчеркнуто сновидением). Нежно принимаю ребенка, он почти сразу поражает необычайными способностями. Сползает с колен, довольно уверенно ходит, взмахивая для равновесия руками. Разговаривает, свободно строя не по-детски глубокомысленные фразы. Не свожу с него глаз. И вдруг он видится мне не голеньким вундеркиндом, а живой куклой (такого же роста), искусно сшитой из лоскутков тканей. Лицо (не похожее на человеческое) - из гладкой темно-синей ткани, остальная часть головы - из пушистого рыже-коричневого материала. С профессиональным интересом всматриваюсь в безукоризненную линию стыковки материалов, думаю: «Как это у них получилось?»
Перед рассветом иду в туалет, по пути подхожу к входной двери, прикладываю ладонь к правой стене прихожей. Ладонь как бы какой-то Силой притягивает к стене. Через притянутую к стене руку уходят, иссякают мои жизненные силы. Медленно опускаюсь на пол. Хочу сказать соседу (он собирается на работу), что умираю. Не знаю, как будет по-английски слово "смерть", поэтому говорю: «Y am very ill». Он откликается сочувственной фразой и уходит. Оказываюсь в постели. Медленно гаснет лампочка бра у моей кровати. С трудом встаю, выкручиваю где-то лампу на замену. В залитой светом, ставшей намного просторней квартире появляется Додо с приятелем. Додо пришел ко мне в гости. Мальчики бродят из комнаты в комнату, везде что-то хватая, создают беспорядок. Их стараниями на полу оказываются два-три фужера с остатками пепси-колы, стеклянный кувшин, комки газет. Подбираю разбросанное, слушаю, что рассказывает Додо. У него в руках термометр, Додо измеряет себе температуру (просто так). Заводит разговор о школьных занятиях — сначала о математике, потом о сопромате (ребенку двенадцать лет). Пренебрежительно говорит, что сопромат так же прост, как математика, это тоже всего лишь вычисления, только другие. Мальчики исчезают, квартира принимает первоначальный вид, я опять в постели. Лампочка у моей кровати снова медленно гаснет. Это вызывает уже удивление — второй раз подряд, да еще таким странным образом гаснут лампочки в моем бра? Встаю, медленно выхожу из комнаты, думаю, откуда можно вывернуть временно еще одну лампу.
Женщина сняла с малыша (лет полутора) подгузник, на мою долю выпало еще раз ополоснуть ребенка. Оказываемся у ванны. Увлекшись регулировкой воды, упускаю из виду малыша. Вдруг вижу его, ловко приближающегося по закругленному бортику ванны. Он помогает себе руками, уверенно перехватываясь за свисающие ременные петли. Задним числом пугаюсь, что малыш мог упасть. Ловкость, с которой проделан трюк, намного превышает способности ребенка его возраста, и сделала бы честь любому взрослому. Ставлю малыша в ванну, поливаю из ручного душа. Вода, несмотря на тщательную регулировку, то слишком горяча, то слишком холодна, приходится снова и снова подкручивать краны (ребенок виделся условно, а лица его я не видела вообще).
Подготовка к соревнованиям по физике среди детей двух стран. В большом светлом, ярко оформленном помещении (это наверняка игровая комната детского сада) присутствуют обе команды. Нетвердо держащиеся на ногах трехмесячные российские малютки в подгузниках и более уверенно передвигающиеся годовалые малыши другой страны, в такой же униформе (возраст детей воспринят из самого сна). Увидев состав команд, мысленно ахаю: «По физике!» Младенцы заняты игрушками, несколько взрослых завершают приготовление реквизита (я хорошо помнила, что делали взрослые, но к утру все улетучилось). Одним из объектов был цилиндрический, высотой с полметра контейнер. В него поместили какие-то предметы, сдавили их и довели до разрушения.
Нахожусь в гостях у Цезаря. Оставшись после развода с маленькой дочкой, он просит выйти за него замуж, чтобы стать малышке мамой. Сидим в салоне за столом, обсуждаем эту проблему. Недоумеваю, как можно стать мамой ребенку, у которого мама имеется. Из детского сада возвращается малышка в сопровождении бонны и друзей. Нарядно одетые холеные смышленные дети подходят к столу. Поочередно делая шаг вперед, излагают свои соображения по поводу «второй мамы» (безотносительно к данному случаю). Облекают не по-детски глубокие мысли в безупречно построенные, витиеватые фразы, чему я удивляюсь (все звучит логично, убедительно).
P.S. Мысли, высказанные детьми по поводу «второй мамы», были созвучны моим собственным, но маленькие ораторы развили их по-научному обстоятельно.
Маленький ребенок раз за разом взмывает на значительную высоту, и спускается, слегка притормаживая перед приземлением. Малыш безошибочно чувствует этот момент, в нужный миг автоматически расставляя и напрягая ножки, так что приземления завершаются благополучно. Завороженная происходящим, отмечаю все новые подробности — тянущийся вверх трос, к которому прикреплен ребенок; обвязанный ремнями плотный комбинезон малыша; защитное крепление шейного участка позвоночника; крепкие ножки ребенка и бесстрастное выражение лица. Почти во все поле зрения возникает гигантская стена, находящаяся на обширном пустом темноватом пространстве. Окинув ее взглядом, вижу на ужасающей высоте фигурку женщины, занимающейся росписью (результатов не видно, наверно, это был подготовительный этап). Женщина находится в подвешенной на тросе люльке. Правой рукой она выполняет работу, левой держит верхний конец троса, к которому прикреплен ее сынишка, тот самый малыш. Мама приучает его к полетам.
Куда-то направляясь, вхожу с приятельницами под арку двора. Вижу девочку лет пяти в сопровождении молодой неказистой няньки. Смотрю на ничем не примечательную девочку, и во мне пробуждается смутное воспоминание. Не глазами, а сердцем узнаю в незнакомой девочке малышку, которую когда-то нянчила. Это она, говорит мое сердце, та двухлетняя кроха, поражавшая своей необычностью. Я даже имя ее вспомнила — Кристина. Возбужденно пересказываю это приятельницам (видимым, по контрасту с девочкой и няней, темноватыми силуэтами). Говорю, не обращая внимания на выросшую девочку, полагая, что она ничего не помнит, да мне это и неважно. Но когда упоминаю, что нянчила малышку, девочка меня перебивает. Недетским твердым, не допускающим возражений тоном (в котором сквозит чуть ли не Могущество) приказывает: «И теперь будешь это делать снова». Нянька, почувствовав угрозу своему положению, бросает на меня угрюмый взгляд (от которого впору и поежиться). Фраза девочки не вызывает у меня возражений. Поворачиваем с приятельницами обратно. В одном месте приходится преодолевать снежный завал. Глыбы грязного, спрессованного в комья снега образуют крутой, трудно преодолимый (особенно вверху) склон. Приятельницы с ним справляются, я застреваю. Не могу добраться до гребня, присматриваюсь к более приемлемому (по крайней мере на глаз) участку слева.
Нахожусь в левом зале ожидания вокзала. Подходит незнакомый мальчик лет семи, о чем-то разговариваем, ребенок поражает своей смышленностью. Мальчик исчезает, какое-то время думаю, чуть ли не беспокоюсь о нем. Кто-то подходит, говорит, что мальчик оставил (для меня?) записку во втором (правом) зале. Иду туда, мне дают клочок бумаги, на котором написано: «Я не Ицхак и не Иаков». Поражаюсь форме изложения, которой, как я поняла, ребенок сообщает свое имя. В восхищении демонстрирую записку окружающим. Акцентирую внимание на том, как остроумно использовал ребенок (ребенок!) прием аллюзии. Около меня оказывается Кира. Говорит, что хочет усыновить этого мальчика, сироту, которого воспитывал недавно умерший дед. Добавляет, что взрослый, хорошо устроенный в жизни сын деда (дядя мальчика) может позаботиться о ребенке. Ссылка на дядю сбивает меня с толку — становится непонятным желание самой Киры в отношении усыновления (все персонажи виделись невнятно).
Активный сон, среди персонажей которого был незаурядный ребенок. В конце сна он вступает в контакт с членами правительства, а в начале — совершает что-то еще, такое же поразительное. Заканчивается сон мысленной, неполностью запомнившейся фразой (принадлежавшей, возможно, мне и имеющей в виду подвиги ребенка): «Мне хочется побыть первым первоклассником, поразившим наше правительство, мне хочется побыть...».
Брожу по огромному светлому зданию, захожу в одну из комнат. Слева, у стены, сидят там (на стульях) две смиренные богомолки в темном одеянии, а справа находится изваяние лежащего льва (в натуральную величину, из темно-серого зернистого камня). Больше в комнате ничего нет, присаживаюсь (справа) на появившийся стул, и проникнувшись кротостью богомолок, какое-то время тихо, бездумно сижу. Когда же решаю выйти, внезапно оживший лев загораживает мне крупом дорогу. Ничего не предпринимаю, лев вскоре покидает комнату, выхожу в коридор. Иду (наобум) влево, попадаю в огромное помещение, живое, красочное, где на всевозможных приспособлениях лежат тяжелейшие пациенты травматологической хирургии. В том числе там были и дети — замечаю на ходу, боковым зрением младенца (новорожденного), мягко свалившегося на пол, чуть ли не мне под ноги. С беспокойством перевожу на него взгляд. Тело ребенка заключено в корсет, на голове — нечто типа защитного шлема, на лице — маска из зеленой ткани. Появившаяся медсестра начинает маску снимать, младенец многословно протестует. К этому помещению слева примыкает другое, меньшее, где энергично танцуют плясуны в ярких, многоцветных нарядах. Дверь, соединяющая помещения, открыта, и плясуны хорошо видны всем пациентам (сон был поразительно натуралистичен).
Становится жарковато, перепеленываю грудного младенца во что-то более легкое. Действую неспешно, аккуратно. Перепеленала, а младенец (почти сразу) просит (мысленно, серьезным тоном) завернуть его потеплей: объясняет, что ему холодно, и даже подсказывает, что нужно одеть распашонку (во сне я ничему этому не удивилась).
Симпатичная улыбка, одна лишь улыбка с задорно приподнятыми уголками рта.
Мысленная, незавершенная фраза (женским голосом): «Вы просто обошли, обошли вот этот клик...» (компьютерный).
Нахожусь в командировке, стою перед чиновником, грузным, бесформенным бюрократом, выслушиваю перечень заданий. Чиновник что-то обговаривает по телефону, передает трубку мне. В речи молодого женского голоса несколько раз проскальзывает имя «Вероника», отношу его на свой счет. Спохватываюсь, что давно уже не Вероника (по возрасту), речь, вероятно, о ком-то другом, вплетенном в канву моих заданий. Воспринимаю эту часть сообщения в ином ракурсе. К концу монолога становится ясно, что имелась в виду все же я. Повесив трубку, рассказываю чиновнику о коллизиях с восприятием своего имени. [см. сон №3420]
Мысленно, бессловесно сообщается, что будучи предоставленным самому себе, все идет к распаду. Появляется дымчатая мутноватая субстанция с вкраплениями небольших темных ядер, раскалывающихся на части под воздействием врывающихся извне более мелких, быстрых частиц.
Лежащему в коляске младенцу женщина гримирует лицо (белой краской), малыш лишь поморщивается (это видится смутно, в сероватых тонах).
Мысленный диалог. Глуховато, издалека: «Постарайтесь посмотреть друг на друга». - Четко, с нажимом: «На себя. В первую очередь».
Мысленно сообщается и абстрактно иллюстрируется, что то, что кажется совершающимся (происходящим) случайно, на самом деле совершается (происходит) преднамеренно. Сообщение повторилось пять-шесть раз. P.S. Ночью пришлось воспринимать советы дежурного Я не записывать этот сон как не представляющий интереса.
Мысленная, незавершенная фраза (женским голосом): «Ты только уронила подаренную мной...».
Пассажиры автобуса интересуются, живу ли я в этом районе (им такая возможность кажется странной). Подтверждаю, что живу, в крошечной квартирке. Автобус постепенно пустеет, в салоне лишь я и еще одна женщина. Водитель мчит без остановок по пустой широкой улице. Говорю, какой замечательный у нас автобус, почти как такси. Женщина видит ситуацию по-иному, и высказывает в отношении водителя какие-то замечания .
Кто-то (невидимый) рассказывает, как многому учат их там, где он находится. В конце упоминается искусство дирижирования (управления) любыми группами людей и исскуство быть приятным, остроумным собеседником. При упоминании о дирижировании смутно, бегло видятся две-три небольшие группы людей, перед каждой из которых находится совсем уж неразличимая фигура.
Мысленная фраза (женским голосом): «Так и не ... исполнял ли он свой вражеский долг» (одно слово не запомнилось; два последних произнесены с нажимом, почти басом).
Мысленная, с пробелом запомнившаяся, незавершенная фраза: «...именно импульс больше, сила импульса...».
Выхожу из кабинета, посещенного по петиной инициативе. Оказываюсь в длинном подземном коридоре, поворачиваю направо, иду в условленное место, на встречу с Петей. Неожиданно вижу его впереди (он окликнул меня или привлек внимание как-то по-другому). Убыстряю шаги, радуясь, что он зашел за мной сюда. Молча идем рядом. У обоих за спиной рюкзаки, у меня в руках чистый блокнот и карандаш (я вышла с ними из кабинета). Петя говорит: «Оставьте это тут». Не понимаю, о чем речь, переспрашиваю (или смотрю вопросительно). Петя напряженно повторяет: «Оставьте здесь бумагу и карандаш». Может быть, он только что их заметил? Пытаюсь понять, в чем дело, а он стремительно шагает влево, за угол. Стою в растерянности, потом (без блокнота и карандаша) поворачиваю за тот же угол. Коридор пуст, не знаю, что делать. Ничто в петином поведении не говорило, что он хочет скрыться, я полагала, что он хотел переждать, пока я буду избавляться от блокнота и карандаша (мне показалось, что он избегал их, как избегают папарацци).
Издалека донесшаяся, полувопросительная мысленная фраза: «Удобно ей делать дальше» (речь идет о продолжении деятельности).
Мысленная фраза (женским голосом, дружелюбно, с мягкой улыбкой): «Я поняла» (это относится к чьему-то сообщению).
Выхожу из проходных дворов на тротуар. Вижу неподалеку невысокого жилистого белокурого парня с уголовными замашками. Он держит наизготове черный топор, перед ним стоит оцепеневшая невзрачная женщина. Незаметно ускоряю шаги, чтобы агрессия ненароком не перекинулась на меня. Перехожу на другую сторону улицы (что и так входило в мои планы). Не обернувшись, собираюсь продолжить путь (сон был в блекло-серых тонах, отчетливо виделись топор и светлые волосы парня).
Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза: «...ли, ... ли, она решает ситуацию, как Грегори Пек». Видится комната, где женщина складывает свою одежду. Не так, как полагалось бы (и как было намеком показано), а небрежно разбрасывая ее. Сон был в темноватых тонах, единственным светлым пятном являлась поверхность гладильной доски, на которой акцентировано внимание и которая являлась тем местом, куда следовало бы складывать одежду.
Развитие сна предыдущей ночи про лекаря-МАГА. Там затрагивалась также тема болгарского освободительного движения [см. сон №0377].
Низкие контейнеры из светлых неструганых досок. Часть заполнена, не доверху, белыми керамическими плитками.
Длинная горизонтальная колода с выдолбленной сердцевиной (квадратного сечения). В ней находятся четыре деревянных, не соприкасающихся друг с другом кубика (меньшего сечения). Мысленно сообщается, что представленное иллюстрирует «процесс исправления».
Мысленные, с пробелом запомнившиеся фразы (взволнованным женским голосом): «Она у меня с угла ... Одна бабушка, а вторая на углу стоит».
Мысленная фраза, показавшаяся такой глупой, что решаю ее не записывать. Однако фраза упорно воспроизводилась снова и снова, оставив меня в покое лишь оказавшись записанной: «И торт вонял в ее ... ванильной» ( одно слово не запомнилось).
В ожидании отъезда на экскурсию группа расположилась кружком в здании многолюдного вокзала. Руководительница (молодая женщина) предлагает нам, чтобы скоротать время, пройти тестирование. Меня восхитила красочность оформления результатов. Руководительница говорит, что все должны сдать деньги, чтобы забронировать билеты на самолет (на обратный путь). Пробираюсь через толпу к выходу, иду к стоящему невдалеке небольшому самолету (хотя вообще-то здесь не аэродром, а железнодорожный вокзал). Выясняю, что билеты распроданы. Бегу легкой трусцой обратно. Легкость бега поглощает меня целиком - краем глаза замечаю, что вокзал опустел, несколько уборщиков приводят в порядок зал ожидания. Возможно, и группа моя уже не находится на прежнем месте, но это почти не задевает сознания, оно поглощено ощущением необыкновенной, восхитительной легкости бега (я почти не чувствую своего веса).
Мысленная, неполностью запомнившаяся фраза (деловитым мужским голосом): «Но для ... финансирования это было большое счастье».
Нахожусь в гостях у Цезаря. Оставшись после развода с маленькой дочкой, он просит выйти за него замуж, чтобы стать малышке мамой. Сидим в салоне за столом, обсуждаем эту проблему. Недоумеваю, как можно стать мамой ребенку, у которого мама имеется. Из детского сада возвращается малышка в сопровождении бонны и друзей. Нарядно одетые холеные смышленные дети подходят к столу. Поочередно делая шаг вперед, излагают свои соображения по поводу «второй мамы» (безотносительно к данному случаю). Облекают не по-детски глубокие мысли в безупречно построенные, витиеватые фразы, чему я удивляюсь (все звучит логично, убедительно). P.S. Мысли, высказанные детьми по поводу «второй мамы», были созвучны моим собственным, но маленькие ораторы развили их по-научному обстоятельно.
Мысленная фраза - такая длинная, что с трудом удалось удержать ее в памяти, да и то ненадолго. Успеваю пару раз повторить ее мысленной скороговоркой, после чего она рассыпается (проблему осложняло то, что фраза отчасти напоминала бессмысленный набор слов).
Мысленные фразы: «Поднять. Поднять срочно нужно понемножку».
Извлекаю из клетки зверька, перемещаю в меньшую, передаю маме*. Мы собираемся на прогулку. Решаю заодно быстро почистить клетку, вытряхиваю крошки (похожие на крупицы гречневой каши). Чем больше вытряхиваю, тем больше их образуется. На земле, у крыльца, их уже солидная горка. Вижу на боковой стенке крыльца, почти у земли, небольшое круглое отверстие, с интересом осматриваю его. Продолжаю вытряхивать крошки. Отверстие плавно, незаметно превращается в пещерку. Крошки набиваются и туда, из глубины появляется маленькая аккуратная черно-белая мышь, копошится в груде крошек. Подтягивается еще несколько смутно видимых мышей. Не отрываю от них взгляда. Куча крошек вдруг начинает вздыматься мягкими, несильными толчками - будто какое-то Существо стремится пробиться на поверхность. Куча вздымается все выше, становится ясно, что Существо намного крупнее копошащихся в глубине пещерки мышей, и что оно вот-вот появится, пробьется. Зову маму, чтобы и она увидела это, прошу подойти тихо. Не внимая просьбе, мама громко топает, плавно и незаметно превратившись при этом в долговязого человека в темном костюме. Предостерегающе шепчу: «Тихо! Да тихо же!!»
Лист бумаги, исписанный черными чернилами, в три столбца. Шрифт правого мелкий, бледный. В центре среднего несколько слов подчеркнуто расплывшейся голубой чертой.
Мысленная фраза (дотошным женским голосом): «Тут надо точно ... "потому что", да?» (незапомнившимся глаголом был глагол «знать» или «задать»; словами "потому что" обозначено обычно предваряемое ими объяснение).
Мысленное восклицание «Йа!», после которого смутно видится ночной горный склон, испещренный слабыми огоньками большого селения.
Стою у торца барьера (высотой с метр), раз за разом пытаясь взвалить на него и придать равновесное положение громоздкому асимметричному предмету. Укладываю его поперек барьера (не чувствуя веса и не отдавая в этом отчета), но каждый раз эта штуковина заваливается то на один, то на другой бок. [см. сон №4193]
Мысленный диалог: «Эти деньги надо все истратить», - степенно говорит мужской голос, а женский игриво подтверждает: «Исторически оставить нельзя».
Чья-то фраза, завершившая сон: «А он целый день знай стучит монетой по монете».
Мысленная, неполностью запомнившаяся фраза-комментарий (завершившая сон): «Когда ребята плыли на корабле Биг Бабилон..» (речь идет о подростках). Смутно, в сероватых тонах видится большое пузатое деревянное судно.
Мысленный диалог. «Как бы хнычь сверху», - говорит мужской голос. «Хнычь. Хнычь», - вторит женский.
Спускаюсь по пандусу концертного зала, нечаянно задеваю стоящую у кресел каталку со смутно видимым человеком. Каталка съезжает с нескольких пологих ступеней, закатываю ее обратно. Чтобы загладить вину, с ободряющей улыбкой говорю человеку: «Живи наверху, не опускайся».
Мысленная фраза: «Выполнение (просимого) требует повторения просьбы».
Спускаюсь по пологому склону к чудесному приветливому морю. Подружки мои (мы все юны) уже в воде, я замешкалась, и теперь не могу до них добраться. Не удается преодолеть сопротивление волн, точнее, приливного течения. Наши с ним силы равны, я буксую на месте, не выкладываясь, впрочем, до изнеможения — нежная бархатная вода к этому не располагает. Потеряв из виду (в массе купальщиков) подружек, кричу: «Где же вы?» Они, стоя кружком, по горло в воде, машут мне. Догадываюсь, что легче передвигаться задом наперед, упираясь пятками в песчаное дно. Незамеченный во сне парадокс состоял в том, что я видела море, купальщиков и подружек (но не их лица) так, будто плыла обычным образом.
Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза: «Для Ишки — вот эта гитара, а если на ... так это не она».
Невидимое Грозное Существо мысленно говорит: «Я тебе нравлюсь? Это еще не значит, что...». В первой фразе звучит констатация факта. Второй (незавершенной) фразой Грозное Существо хочет сказать, что даже если я испытываю к нему симпатию, это не дает мне права на что-нибудь рассчитывать (честно говоря, ни о каких надеждах на что-либо подобное во сне не было и намека).
Иду по Мушинской улице. На противоположной стороне, чуть впереди, бандитского вида парень волочит на веревке скорчившуюся от боли молодую женщину в черном платье. Она тихо взывает к нему и прижимает руки к животу, к тому месту, куда он (до того, как я их увидела) пнул ее. У подворотни парень останавливается, как-то по-особому укладывает женщину (лишившуюся платья и, кажется, скончавшуюся). В руках парня оказывается обнаженный ребенок (не новорожденный). Парень нагромождает тела друг на друга и думает, что наконец-то отомстил всем, эти двое были в цепочке последними.
Спускаемся по широкой светлой мраморной лестнице, находящейся под открытым небом и замусоренной. Мусор выглядит странно. Вижу две-три, в рост человека, банки из-под майонеза и такую же огромную пластиковую коробку из-под маргарина, в которой, подогнув ноги, лежит человек.
Смутно видимая женщина прогуливается с сидящим в коляске ребенком, неторопливо приговаривая: «...срочно. Срочно. Если нам понадобится срочно мама, мы позвоним ей. Пока — не срочно» (начало не запомнилось; имеется в виду мать ребенка).
Толпа массовки киносъемки стоит в пустой комнате. Среди взрослых находится вертлявый худенький подросток, почти прижатый к спине высокого молодого человека в просторной мягкой куртке. Спина куртки исписана текстом, на который все мы то и дело бросаем взгляды, печатные буквы отчетливо видятся на ее светлом фоне. Молодой человек (исполнив роль?) выходит из толпы, останавливается у стены, на расстоянии вытянутой руки от нас (это увиделось мельком). И в то же время молодой человек лишь двинулся к стене, но мы вцепились в куртку, удерживая его на месте. Шутливо восклицаю: «Куда?! Я текст не знаю!» Носитель текста вынужден остаться на месте. И в то же время —на место вернуться, поскольку одновременно находился уже вне массовки, у стены. Считываю с куртки текст, который должны будем произнести: «Для подписки на «Подписную правду» надо было подписаться на «Письменную правду», а для подписки на «Письменную правду» надо было подписаться на «Подписную правду»». Кажется, я не читала текст слово за словом, а восприняла его целиком (финал нес явно юмористический оттенок).
Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза (быстрым голосом Корины): «Он сказал, что ... и нельзя выходить за него замуж».
Мысленная, неполностью запомнившаяся фраза (женским голосом): «Ведь это так важно — внук? внук, внук — чтобы он рос...».
Прихожу в пошивочное ателье за получением заказа (необычной формы носков, похожих на пилотки). Охватывает смутное, интуитивное опасение, что могу стать жертвой обмана. Опасение подтверждает (по доброте душевной) сотрудница ателье, простая женщина нижнего звена. Конкретизация помогает обмана избежать.
Вижу на полу длинного (с четверть метра) упругого червя (гельминта?) с тянущейся по хребту и животу бахромой (похожей на спинной плавник рыб). Сквозь прозрачное тело просвечивает канал, заполненный цепочкой крошечных черных шариков (яиц). Упруго, энергично перегибаясь из стороны в сторону, червь извергает и разбрасывает их вокруг. В страшной панике смотрю на него, мечусь в поисках чего-нибудь, чем можно его схватить. Куском газеты (или пластиковым мешком, не запомнилось) подцепляю. Он и в моих руках энергично перегибается и разбрасывает яйца. Несу его к мусорному ведру, делая все возможное, чтобы не прикоснуться к нему, и думая, что сейчас же нужно тщательно вымыть всю квартиру.
Небольшой лист разграфлен двумя жирными линиями. Одна идет по верхнему, другая — по нижнему краю. Одну сопровождает надпись «Похожесть», другую - «Чрезвычайное отличие» (не запомнилось, какую какая). Это заготовка системы координат для графика.
Мысленная фраза: «Любовь зайца к зайчихе сделала зайца человеком».
Мысленные фразы (женским голосом, с крайним недоумением): «По Азе ? А как же ты приехала?»
Обрывки мысленной фразы: «Для ... заболевшей матери» (речь идет о сиделке). Смутно видится больничная палата с сиделкой около одной из пациенток.
На берегу моря, у кромки воды стоят на автобусной остановке пассажиры (полупризрачные, в черной одежде). Появляется бульдозер, вываливает в воду крупного, опутанного сетью тигра. Неотрывно смотрю на тигра - он видится, в отличие от всего остального, отчетливо. Какое-то время тигр лежит неподвижно, потом высоко поднимает голову с зажатым в пасти черным пистолетом и медленно поводит ею из стороны в сторону. Люди в страхе молча разбегаются, на остановке остаюсь лишь я. Тигр лежит в позе тюленя, продолжая поводить головой. Опасность выстрела по-прежнему существует. Относясь к этому серьезно, не испытывая страха, стою, не сводя глаз с черного пистолета.
Активный сон, оставивший после себя обрывок мысленной фразы: «...над тиком американца, символизирующим правду любви...» (или «любовь к правде»; а тик имеется в виду нервный).
В конце сна женщина произносит название статьи: «МОЗГ И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА ОТРАЖЕНИЕ ПРОИСХОДЯЩИХ В НАШЕЙ ПСИХИКЕ ПРОЦЕССОВ».
Длинная шеренга легковых машин, шириной в три-четыре ряда. Люди собрались на лекцию, которую будут слушать из автомобилей. Новые, как на подбор, машины, видимые немного сверху, выстроились плотно, бампер к бамперу. Мне (не находящейся в этом сне) ясно, что машины припарковались вплотную, чтобы быть ближе к лектору. Но как они потом будут разъезжаться? И как только додумалась, это на миг визуализируется (ни в машинах, ни около них не было видно ни одного человека, но во сне я не обратила на это внимания).
По большому счету сны — не более удивительная вещь, чем все остальное, происходящее в нашем организме. Просто они говорят с нами доступным, впечатляющим языком фантазии, красок, чувств - всего, что безотказно действует на воображение, притягивает, подобно Интернету. (Кстати, кто-нибудь задумывался о том, что мы не только и не столько всемогущие искатели острых впечатлений, просиживающие у компьютеров с чашечкой кофе на углу стола, сколько ничтожные пылинки, прилепленные к Земному Шару, безостановочно кружащему нас в бескрайнем, таинственном Космосе? Поверьте, что при достаточной силе воображения это осознание не из слабых.)
Мысленное слово (размеренным женским голосом): «Самосвал».
Приехала в гости к непонятной пожилой женщине, да не одна, а с Барбарой (которая с ней незнакома). Все в этом месте было странным. Мы явились с пустыми руками, и это было невежливо. Женщина угостила нас чем-то скудным, что у нее нашлось. Мне захотелось принять душ, стою под струями воды в длинной темной юбке и темной блузке. Ко мне присоединяется Барбара, тоже одетая. Посреди душевой комнаты, в центре круглого поддона, на высокой (выше человеческого роста) треноге стоит большой бак с нагревательным элементом. Из отверстий нижней части бака гроздьями свисает мясной, как бы сварившийся фарш.
Сижу на галерке, положив руки на парапет и устремив взгляд вниз, на круглую площадку, во все стороны от которой круто взмывают ряды скамеек. Аудитория почти пуста, лекция или закончилась или еще не началась. За столом на круглой площадке сидит лектор (профессор), вокруг него бегает сынишка. Малыш бегает, дурачась, и вдруг звонко, на всю аудиторию кричит: «А у папы геморрой!» Сидящий неподалеку от меня мужчина сконфуженно, вполголоса басит: «Ой!» (сон был в темноватых тонах, люди скорей ощущались, чем виделись).
В числе других прохожих с большим трудом, но уверенно преодолеваю затопленный бурными потоками воды Главный проспект.
Мысленная фраза: «Жак в основном будет реформатором». Фраза относится к распределению ролей в предстоящем мероприятии (акции), а Жаком называют Петю.
Мысленная, с пробелами запомнившаяся фраза: «Я ... для того, чтобы в случае ... моментально порвать со старым и перейти к новому».
Неторопливо формируется начало мысленной фразы: «Пока пробирается к выходу в лес..». Речь идет о выходе из зоопарка — служебном, вспомогательном выходе или просто о проломе в ограде. Смутно, сверху видится этот выход, за которым начинается лес.
Мысленная, незавершенная фраза (женским голосом): «А это значит, что всего лишь подражаем...» (последнее слово является причастием).
В конце сна формируем (с напарником) котлеты и укладываем их по ободу деревянного вращающегося подноса. Котлеты оказываются снаружи бурыми, а внутри темно-красными (хотя в миске масса одноцветна). Напарник мой не видит и не говорит (что-то не может, а что-то не хочет). Приходится тратить массу выдумки, чтобы обмениваться с ним информацией.
Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза (деловитым женским голосом): «Сейчас мы больше интересуемся ... другим».
Известно, что медведь убежал, а птицу привязали. Появляется одиноко стоящее черное обгорелое дерево, к верхним ветвям которого привязана крупная, смутно видимая птица (длинная темная разлохмаченная веревка удерживает ее за ногу). Известно, что кого-то (медведя или птицу) зажарили на вертеле (не очень понятно, кого именно). Появляется смутно видимый человек, с недоумением держащий в руке неприглядный, скукоженный обрывок темной тряпицы. Тряпица одновременно является респектабельным мужским галстуком, который бегло демонстрируется. Галстук принадлежит компании людей (или символизирует их). Тех самых людей, от которых медведь убежал, которые привязали к дереву птицу, а потом кого-то (птицу или медведя) зажарили на вертеле и съели (намеком обозначенная в этот момент туша на вертеле позволяет предположить, что, судя по габаритам, изжарен был медведь). И вот теперь человек стоит с заскорузлой тряпицей, принадлежащей той компании, и не может понять, куда эти люди делись.
Смутно видимый мужчина спускает на балкон кафе велосипед. Спускается за ним сам, прилаживает (подвешивает) велосипед к стене. Из-за столика навстречу поднимается посетитель, настойчиво повторяя: «Не надо, не надо».
Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза: «Да, но если б ... не было, я смогла бы помочь Тане».
Мысленная, с пробелом запомнившаяся, незавершенная фраза: «Он ворвался, белый, как ... сказал Солме: проснись и..».
Мысленный, с пробелом запомнившийся диалог (женским и мужским голосами). Мягко, издалека: «Можно?» - Близко, четко, грубовато: «Но ... уже обозначено».
«Куда вы прибыли?» - спрашивает некто, находящийся у входа в место нашего назначения. Вопрос задан строгим тоном лица, уполномоченного осуществлять входной контроль. «Мы...», - тяну я в ответ и многословно, несобранно что-то объясняю. Закончив мямлить, говорю вдруг четко, лаконично: «По приглашению» (место, в котором состоялся диалог, виделось условно, в густо-серых тонах, а оба персонажа лишь ощущались).
Мысленная фраза: «Ты уже знаешь — да? - что могут заштрахтовать?»
