Приезжаю в гости к Пете, в селение Адамс, почему-то не взяв с собой самого необходимого из одежды. Сижу в отведенном мне жилище и не могу понять, как это я так сплоховала. Разговариваю с Петей, он, между прочим, упоминает, что на днях сильно ударился, ему кажется, что у него откололся кусочек тазовой кости. В тревоге расспрашиваю подробности. Он говорит, что ехал в электричке, была давка, он столкнулся с женщиной и обо что-то ударился. Предстает вагон электрички, в безликой толпе пассажиров выделяется средних лет женщина. У нее тонкие, красивые черты лица и чуть нервозное поведение — возможно оттого, что ее слишком сдавили. Прошу Петю показать ушиб. Вижу почти на боку, пониже талии, свежий, с ладонь, синяк. Осторожно прощупываю место ушиба, чувствую в глубине отколовшийся фрагмент. Говорю об этом, добавляю (или лишь думаю?), что нужно обязательно обратиться к врачу. Вдруг вижу выступающую из петиной спины, под правой лопаткой, часть как бы этого отколовшегося фрагмента. Она была большего размера, плоской, и выходила из спины по направлению к голове. Ни раны, ни крови нет. Говорю, что обломок начал выходить. Мысленно восхищаюсь удивительной способности человеческого организма справляться с проблемами без посторонней помощи. Спрашиваю, не больно ли. Петя отвечает, что не больно, что он вообще ничего не чувствует. Хотела было заклеить пластырем или забинтовать это место, но решаю, что повязка помешает обломку выйти. Предупреждаю, что нужно быть осторожным ночью - обломок может цепляться за простыню. Петя считает, что беспокоиться не о чем. Вижу обломок внутри петиного тела. Он не похож ни на то, что перед этим нащупывалось, ни на то, что торчало под лопаткой. Теперь обломок видится деталью сложного профиля. Не удивляюсь, по конфигурации обломка определяю, что это фрагмент тазобедренного сустава. Говорю, что пока кость целиком не восстановится, нужно беречь сустав, не перегружать его.
Рэм украшает свой гостиничный номер. Нахожусь у него. Входит кто-то еще, вижу на наружной стороне открывающейся наружу двери (ничуть этому не удивляясь) номер комнаты «201». Рэм вынимает из корзины красивые безделушки. Советую подождать, пока ему дадут постоянное жилье, так как здесь их могут украсть. Рэм отвечает, что не украдут.
Старая лесная избушка из двух смежных комнат. Задняя, будто бы, моя, в передней, просторной, находится Лана с подругами. Сидим на большой низкой кровати, болтаем обо всем на свете. Лана угощает нас пирогом с яблоками. Ухожу на лекцию, она не состоялась, возвращаюсь в избушку. Поднимаюсь на крыльцо из пары грубо сколоченных толстых досок. Под домом кошка расширяет свою нору (ни норы, ни кошки не видно, воспринимаю это не зрением, а как-то по-другому). В комнате все по-прежнему в сборе. Иду к кровати, вижу под ней кошку, украдкой мусолющую кусочек яблочного пирога. Вдруг вижу скорпиона, предупреждаю всех об опасности. Вооружившись одна газетой, другая тапком, идем с одной из подружек Ланы в наступление. Первой хлопаю я, нужного удара не получилось, скорпион отлетел на край постели. Не видим, куда именно, встряхиваем угол одеяля (я при этом испытываю страх), обнаруживаем скорпиона. Подружка Ланы прихлопывает его как следует. Скорпион замирает, склоняемся над ним. Голова его увеличивается (до размера футбольного мяча). Смотрю в его правый глаз — видно, как быстро, по мере того, как жизнь покидает скорпиона, взгляд угасает.
Сижу за столом, напротив молодой женщины, разговариваем. Вдруг вместо ее телесной оболочки мне предстает иная ее субстанция. Это вытянутое серо-голубоватое облачко, внутри которого, на уровне груди, слабо пульсирует круглое черное пятно с немного нечеткими краями. Пятно является Злой Силой, поразившей душу молодой женщины (не во время нашей беседы). Избавление от пятна может произойти в процессе нашего общения, и тогда пятно выйдет через правый нижний край субстанции. Сон показал мне, как это произойдет. На этот раз пятно не исчезло, но было несомненно, что оно устранимо. И если этого не произошло сейчас, то получится в какой-нибудь другой раз. Видение исчезает. Мысленно дается знать, что восприятие другого человека (как и помощь ему) возможны не только при непосредственном контакте, но и при отсутствии такового, путем использования, например, жилища этого человека или чего-нибудь иного, ему принадлежащего.
Старый темный деревянный двухэтажный дом. Хозяева отсутствуют, здесь временно живу я. Дом мне нравится, он просторный, со множеством красивых старинных вещей. Появляется Петя с молодой женщиной, забирают часть вещей, поднимаются на второй этаж, к выходу. Вижу, как Петя выходит в дверь (типа балконной), делает шаг — и мгновенно исчезает из поля зрения. Значит, он упал вниз? С такой высоты?!! Я парализована страхом, ужасом! Не помня себя, кидаюсь к двери. Так и есть, дверь выходит В НИКУДА, вижу, как высоко она от земли. Последние силы покидают меня, неестественным от ужаса голосом хриплю вниз: «Петя!!!» Вижу внизу, под этой дверью, несколько мелких сообщающихся прудов, окруженных мягкой землей с редкой травой, но не вижу Петю, хоть он и откликнулся веселым голосом на мой вопль. Внимательно вглядевшись, наконец вижу его, он с довольным видом плавает в прудах. Вода там прозрачная, мелкая, буквально по щиколотку, и несмотря на это, я не вижу Петю. Хотя каким-то образом и ВИЖУ, как он дурачится в мелких прудах. С невероятным облегчением возвращаюсь в комнаты. Мимоходом замечаю отсутствие отдельных вещей (которые забрал Петя), беззаботно думаю, что смогу уладить эту проблему с хозяевами - по сравнению с только что пережитым остальное кажется мне сущей ерундой. Телефонный аппарат замотан темным одеялом (интересно, зачем Петя это сделал?) Вместо телевизора, который тут был, стоит другой, диковинной конструкции (корпус его укреплен на гибком стержне). Потом, наверно, постучали или позвонили в дверь, в доме появляется несколько незнакомых мне молодых людей, и кажется, начинаются новые заморочки.
Я, мама* и Петя (ему лет пять) прибыли на окраину городка, где собрались семьи с маленькими детьми и где некоторых ребятишек, в том числе Петю, ждали награды. Место раздольное, воздух свежий, Петя одет в новые рубашку, джемпер и куртку. В ожидании церемонии дети разбрелись кто куда. Некоторые, в том числе Петя, принялись забавляться водой, пуская ее из темных кранов, прилепившихся к залитой солнцем завалинке старого деревянного дома (струящаяся вода была чистой и прозрачной). Говорю Пете, что не следует играть с водой, закрываю кран. Помню, что Петя снимал верхнюю одежду, а мы снова одевали его. Потом говорит, что ему жарко, вижу что он в плотной ветровке, упрекаю маму, что она в жару одела ему куртку. Мама брюзжит, в том числе говорит, что моя крупная, чреватая последствиями вина состоит в том, что я не разрушила какую-то любовь. Отвечаю (понятия не имея, о чем речь), что даже если это и так, мне нужно сначала все вспомнить и проанализировать. И что в любом случае я поступила так лишь «по неведению». Она вроде бы соглашается. Говорю, что вместо того, чтобы придираться к нам, ей стоит переключить внимание на себя, заняться обдумыванием своей жизни, своих взаимоотношений с Миром, пора подводить итоги, готовиться к уходу (про итоги и уход говорю завуалированно, но мне казалось это важным). Я даже ощутила, увидела конечность (не немедленную) маминой жизненной полосы, увидела, что у нее есть время как следует подготовиться, и что это необходимо для ее же пользы.
Медленно просыпаюсь, в пробуждающееся сознание медленно вползает мысль о Пете и о маме*. Как-то они там, в Городе, все ли у них в порядке? Их временная, вынужденная поездка и необходимость в одиночку выживать требует приложения всех сил, испытываю угрызения совести по поводу того, что мне тут легче (хотя моей вины в этом нет, ситуация сложилась единственно возможным способом). Беспокойство нарастает. Почему я так редко думаю о них? Как у них дела? Пете наверняка легче, он сильный, молодой (на миг видится фрагмент незнакомой коммунальной квартиры, петиного временного пристанища). А вот каково там маме, в ее-то возрасте (смутно предстает наша бывшая квартира на Мушинской улице, где временно остановилась мама). Я уверена, что Петя позванивает бабушке, что он в курсе ее дел, и в крайнем случае всегда поможет, а я?! Беспокойство вспыхивает с удвоенной силой. Я ведь не звонила им целую вечность, почему?!! В волнении соскакиваю с кровати, поспешно натягиваю халат, решаю немедленно позвонить обоим. Только вот где у меня записаны их телефоны? Вспоминаю, что на страничке дневника, застегиваю халат, делаю стремительный шаг по направлению к письменному столу (на углу которого стоит телефонный аппарат) — и просыпаюсь, теперь уже по-настоящему. Сон был необычайно живым, особенно финал, когда я соскочила с кровати, ужаленная мыслью, что в своей безмятежной жизни стала чуть ли не подзабывать тех, кто мне близок и кому сейчас трудно. Но при этом я каким-то образом чувствую, что и Петя и мама успешно справляются с испытаниями.
Нянчу пятимесячную девочку. Некоторые трудности создает лишь мой слабоватый английский. Приходим в сквер, вокруг песочницы сидят молодые мамаши, одна рассказывает о вчерашней интересной телепередаче о Сакко и Ванцетти. Думаю, что для этого рассказчице пришлось просмотреть передачу до конца. И если бы та оказалась неинтересной, время было бы потрачено впустую. Вклинивается эпизод, где Петя передает мне листок с составленным им перечнем интересных телепередач. Оказываюсь в красивом вестибюле многоэтажного здания, везу коляску с малышкой к выходу. Сквозь стекла холла вижу стоящего у тележки грустного пони. Может быть, он голоден? Решаю нарвать ему травы, но растительность на газоне пожухлая, к тому же пони сам мог добраться до нее. Вспоминаю про свои рогалики, решаю угостить пони ими. Он (прочитав мои мысли?) срывается с места. Кидается ко мне так стремительно, что я даже немного испугалась, как бы он не сшиб меня с ног и не опрокинул коляску. Дружелюбно подбегает, с разбегу становится на задние ноги (как собака), передние копыта взгромождает на меня (не причинив вреда). Он даже на ощупь, когда я его погладила, напоминал собаку. Дважды запускаю руку в сумку, отламывая кусочки рогалика (сон не отразил моментов, когда бы пони брал их в рот). Прихожу в очередной раз в дом малышки, вижу детские книжки на русском языке. На русском языке? Я заинтригована. Заговариваю с малышкой, как обычно, на английском. Она отвечает на чистейшем русском, строя безупречно правильные, длинные фразы. Я так изумлена, что далеко не сразу спохватываюсь. Спрашиваю, почему она раньше не говорила на русском, ведь это создавало нам столько проблем. Девочка отвечает: «Потому что...» (дальше не запомнилось). Рассказываю про необыкновенного ребенка Пете.
Обсуждаются поступки, описание которых представлено на листе бумаги двумя отдельными, четко разнесенными абзацами (подернутыми серой дымкой). Все полагают, что поступки каждого из абзацев совершены разными людьми, между собой не связанными и друг с другом не знакомыми. Мне же известно (интуитивно, неопровержимо), что эти, якобы разные, действующие под разными именами персоны («Альберт» и «Отто») в действительности являются одним, повинным во всех поступках человеком (использую неоднозначное слово «повинен», так как именно такое, непроясненное отношение к поступкам воспринялось во сне).
Спустя много лет после Второй Мировой Войны оказалось возможным посчитать «освобожденными» тех из оставшихся в живых жертв Катастрофы, у которых имеются велосипеды. Однако не совсем ясно, как осуществить это на практике. Прошло столько лет, жертвы сжились с травмой, она вросла в них. И вот теперь им нанесут новую - «освобожденных» освободят от ложного представления, что с ними происходило что-то ужасное. Приобщат к тайне, что пережитое ими было мнимым (в этом состоит суть "освобождения"). Ясно, что предстоящая акция заденет всех, всколыхнет старые переживания, расколет монолитную массу жертв надвое. Группа лиц, занимающихся этой проблемой, понятия не имела, как к ней подступиться, пока не вспомнили, что на всех жертв когда-то были заведены папки. Появляется толстая стопка заполненных бланков (на той, военной поры, грубой бумаге). Один из группы бормочет: «Погодите, погодите», - он узнал бланки. Придвигает их к себе, говорит об отраженном в бланках нюансе, автоматически выводящим часть жертв из претендентов на «освобождение» (похоже, что этот человек имел прямое отношение к бланкам в момент их составления). Он углубляется в их изучение, остальные растерянно спрашивают себя, как лучше решить проблему. Похолодев от предвиденья того, чем это в любом случае обернется, предлагаю: «Я бы сделала им лотерею»(среди бланков).
Стою у шлагбаума ограждения виллы, снабженного переговорным устройством. Оно, как мне каким-то образом известно, предназначено для озвучивания предупреждения, что с домашними животными въезд запрещен. Мне захотелось прослушать сообщение. Становится каким-то образом известно, что для этого нужно бросить монетку. Монетку бросать не хочется (а возможно, у меня не было с собой денег). Осматриваю и ощупываю устройство. Подхожу к калитке, слегка трясу ее. В ответ, к моему удивлению, включается переговорное устройство. Раздается потрескивание, шипение, мужской голос произносит несколько фраз (на английском, кажется, языке). Ни слова не разобрав, понимаю, что говорится о том, что нужно бросить монетку. После последнего слова, переведенного мной как «несомненно», слышится гомон голосов, смех — как будто при записи сообщения не сразу отключили микрофон, и таким образом прихватился миг частной жизни людей на вилле.
Держу тюбик, похожий на тюбик зубной пасты, полагаю, что это средство для волос. Чтобы выяснить поточней, пытаюсь прочесть, что на нем написано. Внимание останавливается на двух, тянущихся по ободу строках. Верхняя напечатана изящным курсивом на английском языке, нижняя — прямым жирным шрифтом на русском. Строки опоясывают тюбик, и тем не менее, вижу их целиком, но прочесть ничего не удается.
Брошюра в светлом глянцевом переплете носит название «Мошенники» (не запомнилось, видела ли я заглавие или узнала о нем иным образом). Смотрю на нее и не только не хочу открывать, но не желаю даже к ней прикасаться. И не только не желаю прикасаться, но считаю необходимым выбросить ее.
Предоставилась возможность задать вопросы этому человеку. Дело происходит в людном месте, около рыночной площади. Мне мешает находящаяся во рту конфета. Не только ощущаю, но и (каким-то образом) ясно вижу беловатую, с темным повидлом, карамельку, только что из фантика. Выплевывать жалко, разговаривать с конфетой во рту - невежливо. Можно выложить конфету на зажатый у меня в руке, исписанный с обеих сторон клочок бумаги, но тогда не удастся прочесть то, что я хочу спросить. Стою, как Буриданов осел, непростительно злоупотребляя временем этого человека. Не могу сказать, кем он был, виделся же он такой же безликой фигурой в темной одежде, как и попадавшие в поле бокового зрения прохожие.
Мысленно констатирую: «Идет по улице и поет». Я имею в виду композитора Мюлье, беззаботно шагающего сейчас по улице. Предвижу, что вскоре ему станет плохо, он рухнет на тротуар, а я подбегу и тревожно склонюсь над ним. Смутно, условно это демонстрируется. Вот молодой мужчина беззаботно вышагивает по кромке заполненного пешеходами тротуара. Внезапно падает. К нему, с той стороны, куда он шел, подбегает женщина, и опустившись на колени, склоняется над ним.
Разговариваю по телефону с Лейлой по поводу книг. Она спрашивает, сообщила ли я что-то Этьене. Говорю: «Нет, не сказала. Уж она-то, ты же знаешь, сколько через ее-то руки книг прошло». Смутно видится Лейла, прижимающая к ушам телефонные трубки - она одновременно разговаривает со мной и с Этьеной.
Спускаемся по широкому пологому склону (похожему на въезд в подземный гараж), оказываемся в большой мрачноватой пещере. Нас пригласил сюда приятель, у него в задней части пещеры оборудовано место отдыха, есть кусочек пляжа и лодка. Пляж и река с сероватой водой воспринимаются то как подземные, то как наземные. Все раздеваются. Стою в растерянности в стороне, стесняясь раздеваться (мы все в студенческом возрасте). С раздеванием медлит еще один человек. Его останавливает мысль, что лодку до воды придется тащить волоком, что его совсем не прельщает. Представления человека о внушительном участке между лодкой и водой на миг визуализируются (свои мысли человек не озвучивал, и тем не менее, я их восприняла).
Проводим с Петей (дошкольником) летний отпуск в курортном городке. Несколько живущих поблизости мужчин (наших случайных знакомых) собираются с детьми на морскую прогулку и берут с собой Петю. Спохватившись, что он не взял деньги на билет, иду вслед, оказываюсь на палубе готового к отплытию корабля. Выясняется, что Петя о деньгах позаботился, сон бегло это демонстрирует (в абстрактной форме). Поражаюсь смышленности и оперативности ребенка в денежных вопросах. Сижу, с сынком на коленях, на длинной, забитой пассажирами скамье у рубки верхней палубы. Петя выглядит вялым, говорит, что неважно себя чувствует. Решаю остаться с ним, на корабле (который вообще-то уже вышел в открытое море). Свинцовый корабль выглядит плотью от плоти тяжелого свинцового моря и больше похож на списанный эсминец, чем на прогулочное судно (там, во сне, не уделялось этому внимания). Билет придется купить (вынужденно) по возвращении в порт. Сидящая рядом женщина (прочитав мои мысли?) предостерегающе говорит: «Да вы что!» С жаром предупреждает, что за безбилетный проезд капитан оштрафует и ссадит с судна, причем в таком месте, откуда вернуться будет сложно. Не реагирую ни на тон, ни на слова - сижу спокойно с сыночком на коленях, смотрю на тяжелое свинцовое море под свинцовым небом, и машинально думаю, что все обойдется.
Выхожу из комнаты многоэтажного общежития с голеньким (трех-четырехлетним) сынишкой на руках. Иду по пустому коридору, спохватываюсь, что нужно вернуться и одеть голыша. Он вдруг (прочитав мои мысли?) спокойно, серьезно возражает: «Я взрываюсь». Непонимающе переспрашиваю: «Что?» Он с тем же выражением повторяет: «Я взрываюсь». До меня доходит, что ребенку приспичило в туалет, и он образно дает это понять.
Мне нужно уложить в холодильник, в поддон для овощей, три больших кочана капусты. Так как изначально ясно, что они там не поместятся, я озадачена.
Мысленно, бессловесно сообщается, и как-то иллюстрируется, что сейчас у меня нет свободы выбора действий. Я могу действовать лишь по обстоятельствам.
Мысленные, с пробелом запомнившиеся фразы: «...типа карточка. Я не очень люблю писать».
Мысленный, частично запомнившийся диалог (мужскими голосами). «Нужно...». - " ... " . - С улыбкой: «Надо нудника испытать».
Мысленный диалог (женским и мужским голосами). Издалека: «Только, говорит, не иди, а беги». - Недоуменно: «Ну, я с шестого этажа и побежал в городскую столовую».
Сон о высоком крепком, энергичном молодом человеке. Его имя, «Арк Норш», повторилась несколько раз.
Две светлые красивые соосные цилиндрические ширмы вращаются в разные стороны. По их оси стоит человек. Высота ширм метра три, диаметры, соответственно, порядка шести и семи метров. Сквозной ажурный резной узор (в восточном стиле) делает их, вращающихся с разной скоростью, полупрозрачными.
Мысленный диалог (мужским и низким гнусавым женским голосами). «Ты должна самым?» - «Нет».
Малышке давно пора спать, но она все не угомонится. Негромко зову ее: «Ник! Ники!»
Мысленная фраза (мягким женским голосом): «Зачем ты тряпочку нажала эту свеженькую?»
Стою в широком подземном переходе, вижу в дальнем его конце с десяток уличных музыкантов. Подивившись на такое странное скопление, думаю, что когда они заиграют (каждый — свое), получится настоящий «кошачий концерт» (музыканты виделись условно, а черные футляры инструментов за их спинами, у стен — совсем вживую).
Смутно, в темных тонах, немного сверху видна большая жилая комната. На стоящей у задней стены кровати спит человек. Правее, на некотором расстоянии, на табуретке, лицом к кровати сидит, сложив на коленях руки, женщина. Это я охраняю петин сон.
Мысленная фраза (с двумя выпавшими словами): «Непременно съезди в ... столицу...».
Мысленное сообщение об изгнании семьи иноверцев. Видится расположенная на склоне часть деревни и две-три мужских фигуры в национальной одежде. Сообщение несет оттенок если не удовлетворения, то по крайней мере и не осуждения. Уловив это, говорю, что следует хотя бы посочувствовать изгоняемым, ведь они, в любом случае, прежде всего — люди.
Мысленный диалог. «Это вы ...щаете. Скажите просто: в этом доме». - «В этом доме» (одно слово запомнилось неполностью).
Мысленные, с пробелом запомнившиеся фразы: «Тоже ... это случайно было. Когда мы с тобой сели ...» (фраза обрывается).
Мысленный диалог (мужскими голосами). Скептически: «Ну, и что смешное?» - Задумчиво : «Что смешное... Мама, что смешное?»
Мысленный диалог (женскими голосами). Недоверчиво: «Ну да...». - Энергично, проясняюще: «У Лоры скрестили ноги» (возможно, было сказано «У Норы»).
Присматриваю за тремя детьми (двумя мальчиками и девочкой постарше). Слышу возню снаружи входной двери. Подкрадываюсь, смотрю в щель - три подростка пытаются проникнуть в квартиру. Они удаляются, снова оказываюсь у двери. В нижней ее половине имеется дверца, достаточная для того, чтобы пролез человек, но подростки пытались выломать саму входную дверь. Им это частично удалось - дверь почти сорвана с петель. В страхе запираю ее на две цепочки, решаю позвонить в полицию. Набираю номер, возвращается мать детей (во сне ею была Камила). Хладнокровно выслушав мое сообщение, идет в полицию сама. Приближается к полицейскому участку, звонит в дверь, та медленно ползет вверх. Камила становится на четвереньки, но не проползает внутрь (как это, будто бы, делала раньше), а медленно, по мере движения двери, выпрямляется. Нижний край двери покоится на ее загривке, создавая впечатление, что женщина и дверь составляют одно целое.
Мимоходом оказываюсь в селении, состоящем из нескольких старых, потемневших от времени, вместительных изб, расположенных на пустом пространстве. Пробыв там какое-то время, отправляюсь дальше. Местные ребятишки, не желая, чтобы я уходила, скандируют мое имя (разобрать его было невозможно, но я воспринимала его как свое). Чувствую, что ребятня готова выскочить из школы, чтобы не дать мне уйти (они ко мне привыкли). Ускоряю шаги, иду по усыпанному белейшим снегом проходу между решетчатыми оградами изб. Выхожу на широкую укатанную дорогу. Путь преграждают две запутавшиеся в неуклюжих маневрах легковые машины. Осторожно пробираюсь между ними, оказываюсь около сарая, где стоят два мужчины с пачкой новых рабочих рукавиц. Один горячо убеждает другого довести до сведения начальника, что рукавицы выбраны будто бы ими самими. Уверяет, что это повысит в глазах начальства их рейтинг. Второй воспринимает предложение без энтузиазма (начальником является его отец).
Мысленная, с пробелом запомнившаяся, незавершенная фраза: «Редко, когда выпотрошенные ... зачищенные...». Смутно видится прилавок, заполненный белыми кусками сырой рыбы. Чьи-то руки срезают ножом (зачищают) потемневшие кромки.
Мысленный вопль (женским голосом): «И ... они взяли?!» (часть фразы не запомнилась).
Читаю в книге: «Нет, не ... сказал негоз... нагоз...» (часть фразы не запомнилась). Путаюсь в последнем слове, не могу его прочесть. Бормочу разные варианты, и так и не одолев слова, просыпаюсь. Окончание фразы, как мне каким-то образом известно, таково: «...негозивший сын» (странное слово является однокоренным со словом «егоза», что-то вроде «наегозивший»).
Мысленная фраза (запальчиво, как бы в споре): «Я, как героиня разомкнутого Мира». Видится аппетитный, хорошо пропеченный, обсыпанный кунжутным семенем рогалик (не исключено, что он что-то символизирует).
Приобрела для молодой женщины (по ее просьбе) набор косметики, который можно было купить только про предъявлении специального талона для пенсионеров. [см. сон №1703]
Окончание мысленной фразы: «...плоха, и все лицемеры плохи».
Мысленные, неполностью запомнившиеся фразы (женским голосом, деловито): «Сейчас я тебя ... На четвертый этаж возьму - и перенесу».
Простирающаяся во все поле зрения сцена заполнена подвижной массовкой в нищенском рубище. Раздается крик, из-за кулисы выбегает преследуемая мужчиной женщина, в руке у нее бутылка дешевого вина, которую она украла, мужчина хочет отобрать похищенное. Женщина разворачивается и неумело ударяет его бутылкой по голове, с содроганием ожидаю увидеть замертво падающего преследователя, но он даже не покачнулся (понимаю, что бутылка в действительности лишь слегка коснулась бесформенной ушанки на его голове). Гонка прекращается. Женщина продолжает путь, на ходу делает глоток розоватого вина, и передернувшись, произносит с отвращением: «Б-р-р, какая гадость». Потом мужчина в ушанке снова гонится за женщиной с бутылкой вина, теперь они бегут в противоположном направлении, вправо, рядом с мужчиной бежит мальчик-подросток. Женщина опять наносит мужчине удар бутылкой. Памятуя ранее виденное, реагирую спокойно, но оказывается, что от удара, нанесенного мужчине, пострадал его спутник - как в замедленной съемке взмывает он вверх и медленно, по дуге, приземляется у торчащего из-за правой кулисы угла черного здания. Безвольно обмякшее тело мальчика свидетельствует, что он в лучшем случае оглушен (сон был полупризрачным, в серых тонах).
Мысленная, незавершенная фраза (мужским голосом, нерешительно): «Я ей сказал, что я, это, доеду до, это...».
Большая, ярко освещенная цилиндрическая будка с застекленным верхом (диспетчерская?), все уставлено приборами. Один сотрудник сидит за столом, второй стоит рядом, и посматривая на бумаги в своей руке, что-то озабоченно говорит.
Мысленная фраза: «После моего признания ее существования как второстепенной женщины третьего мира, она успокоилась». Так я думаю про мать Джима, молодого человека, приехавшего к нам погостить. Раннее утро, я проснулась в маленькой комнате квартиры на Рябинной улице. Вставать нужно позарез, глаза (по причине недосыпания) удается открыть лишь после неоднократных попыток. Убираю постель, вижу во многих местах комнаты и на углах дивана паутину. Сон показывает большую комнату, где на диване лежат (валетом) моя сестра и Джим. Джим рассказывает о церемонии своих пробуждений (ему, оказывается, тоже трудно вставать по утрам). Говорит мне (вошедшей в комнату, чтобы подмести), что уже заказал билет в Лондон. Выхожу в прихожую. Над дверью в ванную комнату антресоль (без дверцы) зияет черной дырой. Думаю, что Джим спрятал там наркотики и забыл прикрепить дверцу.
Мысленная фраза: «Одна сумасшедшая обезьянка».
Мысленная фраза: «Обе взрослые, шишковатые, больные на вид собаки».
Два сна со сходным сюжетом. Приехав на отдых, селимся в гуще отдыхающих. В обоих случаях хозяева сообщают, что поскольку жившие до нас лица уплатили за весь планируемый срок, но съехали раньше, нам за жилье платить не нужно. Воспринимаем это как приятную неожиданность, переглядываемся, незаметно обмениваемся улыбками. P.S. Записав эти сны, я задумалась, каков их смысл — ведь глагол «жить» имеет два значения. Эта мысль держалась во мне целый день.
Мысленная фраза (женским голосом): «Чтобы лучше познакомиться, с начальниками подразделений начать».
Шум (наяву) будит меня. Вываливаюсь из сна (не запомнив его содержания), думаю, что, оказывается, неплохо провожу ночью время, развлекаюсь снами (то есть получается, что я как бы сама себя застукала).
Коллективный краткодневный выезд на пригородную базу отдыха. Наше подразделение прибыло полностью и заняло один из коттеджей, просторно разбросанных по обширной, заросшей старыми деревьями территории. Мы не выходим наружу. Только Ганна однажды ушла прогуляться и рассказала, что наши играют в футбол, даже Верон в красивом спортивном костюме гоняет с ними мяч. Сон бегло показывает спортплощадку с невнятно видимыми игроками, один из которых в новом спортивном костюме. Настает пора возвращаться домой. Укладываю вещи, смутно удивляясь, почему мы все дни безвылазно просидели в помещении.
Вернувшись домой, Петя говорит, что подвергся на улице жестокому избиению. Но никаких следов не видно, да и голос звучит спокойно. Вызванный врач прописывает обезболивающее. Выхожу из аптеки с коробочкой, на крышке которой крупным красивым курсивом выведено латинское название лекарства, а внутри находятся пластинки с таблетками и две сложенные пополам денежные купюры. Отмечаю, что название лекарства мне незнакомо, пускаюсь в обратный путь. Улицы превращаются в крутые овраги с потоками мутной воды. Склоны покрыты камнями, осклизлой землей, глубину воды со стороны оценить невозможно. Внимательно смотрю под ноги, перехожу мелкие потоки вброд. Недоумеваю, почему городские власти не удосужились навести над оврагами мосты, если подобные катаклизмы происходят здесь периодически. Краем глаза бессознательно фиксирую в отдалении светлые просторные улицы с невысокими светлыми домами, контрастирующие с темными оврагами. Даже солнце оживляло лучами лишь нетронутые оврагами части городка. Отмечаю это почти бессознательно, поскольку внимание направлено на очередной склон, такой крутой, что не решаюсь по нему спуститься. Тем более, что поток внизу выглядит настоящей рекой. Присматриваюсь к редким темным прохожим, отваживаюсь следовать за теми, кто движется в нужном мне направлении. Пересекаю поток, иду по его краю, все глубже погружаясь в воду. Вода мне уже по грудь, но я доверчиво следую за идущими впереди, и наконец, оказываюсь на суше. Сую руку в карман пальто, не обнаруживаю там лекарства. Роюсь в карманах, убеждаюсь, что они пусты. Решаю, что лекарство смыло водой. Думаю, что в крайнем случае можно использовать то, что имеется дома, что ничего страшного, если прописанное доктором пропало, еще неизвестно, что это за лекарство (я проникаюсь к нему предубеждением) и почему не был прописан известный оптальгин. Захожу в попавшуюся на пути аптеку купить знакомое обезболивающее. В светлом опрятном зале кассовый ящик для денег стоит на подоконнике открытого окна. Похожая на горлицу птица влетает в окно, шмыгает (с тыльной стороны) в кассовый ящик. Продавщица, подняв крышку, сгоняет птицу. Та улетает. Вдруг одна из продавщиц со словами «Он же умрет от голода» извлекает из вновь открытого ящика для денег красивого птенца (без желтизны на клюве). Он держится в ее руках спокойно, его коричневое оперение испещрено белыми и еще какими-то светлыми крапинками. Он проник в ящик тем же, что и предыдущая птица(?) путем, и находится в прекрасной физической форме.
Разговорилась с незнакомой женщиной. Она рассказывает, что устроилась работать в библиотеку, спрашивает, не хочу ли и я туда устроиться. Я не против. Появляются несколько библиотекарш, говорят, что возвращаются на работу, предлагают присоединиться к ним. В руках у них пакетики с угощениями. Оказываемся в Научной Лаборатории. Женщины подсказывают, что я могу спуститься в подвал, где сейчас накрыты столы, и взять что-нибудь. Столы в центре подвала покрыты белыми скатертями с богатым золотым шитьем. На темных деревянных скамьях амфитеатра расположились группки молодых мужчин и женщин в красивых белых одеждах. Все углубленно, многозначительно молчат. Глядя на них, думаю, как все изменилось в моей бывшей Лаборатории — и люди другие, и атмосфера другая. Подхожу к одному из столов, где в простых стеклянных вазах лежат пирожные. Выбираю, немного поколебавшись, "картошку", иду к выходу.
Смутно видится, как кого-то рвет над ванной, следы смывают в сливное отверстие. Во втором (завершающем) эпизоде, видимом ясно, в цвете, полощу здесь выстиранное белье. Вода в белой ванне чистая, прозрачная, живая. Приходится лишь следить, чтобы белье не попадало в зону незакрытого сливного отверстия (мне известно, что тут недавно произошло).
Мысленная кому-то просьба «передать, что на единственной земле его не ищут», и что «так только мы можем ему помочь». Оказываюсь ненадолго в городе, в котором когда-то родилась. Иду со спутниками по набережной, вдоль университетских зданий (а возможно, это был другой уголок города). Здания окрашены в кирпичный и темно-серый цвета с белой отделкой, под ногами у нас ковер осенних листьев. Говорю спутникам, что, оказывается, во мне не умерла любовь к этому городу. [см. сон №0936]
Мысленные, с пробелом запомнившиеся фразы (басовитым женским голосом): «Это ... медвежонок. У которого День Рождения».
Мысленная фраза (женским голосом, задумчиво): «И ничего больше, просто большие пустые пространства».
Мысленные, неполностью запомнившиеся фразы (женским медлительным голосом): «У нас ... тройняшек. Такая необычность у нас, так можете себе представить...».
Мысленное, почти неуловимое, издалека пробившееся сообщение. Объясняются причины огрубления кожи моих пяток и причины проблемы, соотнесенной с бегло показанной верхней половиной грудного отдела туловища.
Обрывки мысленной фразы: «...поезжайте в ... там хорошо живется...».
Вдеваю нитку в поразительно отчетливо видимое игольное ушко.
Мысленная фраза: «Дело, да и ответственность, она просто не замечает».
Мысленные фразы: «Минуточку! Минуточку!»
Подравниваю ножницами края бумажных округлых листов. Складываю пополам, подрезаю, прикладываю к чему-то, светящемуся несильным багровым светом. Обнаруживается, что подрезаю небезупречно.
Мысленные, неполностью запомнившиеся фразы (женским голосом): «...с другими девочками. А что, Майка, ты хочешь уехать?»
Издалека, сверху видится территория автомобильной стоянки перед университетским бассейном. В ворота медленно вбегает человек, убыстряя темп бежит по опаленной солнцем земле вправо, туда, где намеком обозначена будка общественного туалета.
Мысленные фразы (женским голосом): «Как хорошо, что я жила. Иммунитет выработался».
Подходим с Петей к множительной машине, заправляем бумагой и требующим копирования материалом, ненадолго отлучаемся. На скамье в коридоре вижу два одинаковых пестрых банных полотенца, догадываюсь, что поблизости находится душевая кабинка. Возвращаемся к машине, там хозяйничают мужчина и женщина. Наш материал вынут, высказываю упрек, добавляю, что бумага - лично наша. Нарушители признают мою правоту, и даже растеряны. Извлекаю их материал, под ним нащупывается тонкая, принадлежащая еще одному клиенту книжица. А вот и он сам, молодой парень, желваки ходуном ходят от злости. С таким спорить опасно, но я, настроив себя соответствующим образом, спокойно объясняю ситуацию (в начале конфликта я несколько раз звала для подкрепления Петю, но он где-то закопался и не появился).
Ряд одинаковых плоских светлых, скругленных с одного торца элементов (плотно прижатых друг к другу). Тот, кто подойдет и, кажется, наступит на два соседних (со стороны скруглений), будет мне парой. Безразлично, кто именно, хоть ребенок.
В поле зрения попадает пара детских рук. Замечаю что-то не то - кажется, там меньше (чем положено) пальцев. Не верю глазам, присматриваюсь - пальцев действительно меньше. Их дефицит, как и деформация кистей рук, являются врожденными.
Я с мамой* в гостях у бабушки* (маминой мамы). Бабушка дарит мне красивые туфли на высоком каблуке. Пускаемся в обратный путь, новые туфли не очень удобны, иду с трудом. Тротуары покрыты густой черной скользкой грязью. Говорю маме: «Давай руку, тут падают». Вижу упавшего мужчину в темной одежде. Он лежит на спине, на обочине проезжей части, под моросящим дождем, и держит в руке кусок темноватого подтаявшего, выковырянного из грязи льда. «Дай руку», - повторяю я. Но мама, поскользнувшись, падает в своем зимнем пальто навзничь, в толстый слой черной влажной грязи. Смотрю на нее, она говорит: «Сильно головой ударилась. Бедная моя мама».
Сон, в котором в качестве доводов и контрдоводов использовались груды небольших, с ноготь величиной, кубиков. Чья кучка больше, тот и прав.
«Мы сговоримся с вами», - говорит стоящий спиной мужчина. Видны лишь его руки — правой он тянет на себя застежку-молнию, вшитую в что-то темное, лежащее перед ним на столе, а левой тянет от себя застрявшую в молнии длинную тонкую светлую прядь волос.
Стараюсь незаметно разминуться с идущей навстречу Лэлой, и мне это удается - даже если она меня заметила, то, к моему облегчению, не окликнула.
Полнометражный сон, бесследно истаявший, как только я начала после него просыпаться.
Щедро посыпаю грубой солью выложенные в миску аппетитные ломтики ржаного рогалика, собираясь залить их водой из-под крана и поставить в микроволновку. И вдруг останавливаюсь, как бы спохватившись, что варево получится несъедобным.
Мысленная, незавершенная фраза: «В дверях появилась...».
Мысленное определение женщин (поэтесс или вообще богемных, где промелькнули образы Цветаевой и Ахматовой): «Все они — блефоманки».
Оставив Ролла дома, иду куда-то с Додо. Теряю его из виду. Не сомневаюсь, что дорогу домой он найдет, тороплюсь вернуться, чтобы дети не были долго одни. Начинаются невероятные заморочки, парадоксальные плутания, бесконечные переходы, лазанья, потеря ориентации. Раз оказываюсь в большом, устроенном амфитеатром зале, спускаюсь вниз, к выходу, обнаруживаю лишь заграждение из оргстекла, приходится возвращаться наверх. Раз выглядываю из окна верхнего этажа многоэтажного здания. До моего уровня высится куча мягкого материала. Перелезаю на нее, примеряюсь, как бы поудачней съехать вниз. Под действием моего веса куча приходит в движение, мысленно готовлюсь упасть и разбиться об асфальт. Рабочий внизу намеревается мне помочь, спустить с помощью автоподъемника. Натыкаюсь на сногсшибательную Нески. Она упрекает за то, что я не явилась на запланированную встречу. Думая лишь об оставленных детях, пытаюсь объяснить ситуацию, Нески слушает весьма холодно. Где-то на задворках кто-то говорит, что Ролл и Додо только что прошли тут, целые и невредимые. Испытываю невероятное облегчение (сон был красочным, эмоциональным, навороченным, и запомнился далеко не полностью).
Мысленные фразы (глуховатым женским голосом, задумчиво): «Что сказать? Сказать, что вынести твой портрет? Но тогда никто не поверит».
Мысленные фразы (глубокомысленно): «Вот такая литература. А в клубах — глубокий человеческий голосок» (имеется в виду акустическая характеристика голоса).
Страница с текстом на незнакомом мне языке (возможно, это не буквы, а знаки). Поверх нее — фигура из трех расходящихся темных лучей. Берусь за точку их соединения, перемещаю фигуру влево, сохраняя первоначальное (горизонтальное) положение среднего луча и не выводя фигуру за пределы листа. Еще пару раз таким же образом и так же неспешно перемещаю ее над листом.
Мысленная фраза: «МИР ЗАГАДОЧЕН И ОГРОМЕН».
Наблюдаю (из окна) за игрой мальчика с детенышем зверька. Мальчик имеет ко мне отношение (это то ли сын, то ли подопечный). Звереныш (длиной с полруки) покрыт длинной горчичной шерстью, переходящей на концах в черную. Передвигается медленно, да и густая трава мешает, но я все же беспокоюсь, как бы он не удрал. Мальчик исчезает, мигом сбегаю вниз, хватаю зверька. Он цапает меня за указательный палец неправдоподобно тонкими острыми, загнутыми внутрь зубами. После безуспешных попыток снять палец с зубов, дергаю руку и высвобождаюсь. Зверек сохраняет спокойствие, а мне совсем не больно.
В связи с какой-то выходкой животного называю его «... Пандоры» (первое слово, обозначающее само животное, не запомнилось). Это звучит остроумно (и по делу), с удовольствием повторяю определение несколько раз. Кто-то из условно видимых окружающих подхватывает и тоже повторяет его.
Комментируя сон, мысленно произношу: «Восемь тысяч семьсот». Мысленно медленно это число пишу.
Мысленно пересказываю якобы приснившееся: «Мы с Петей находимся в многолюдном месте. С нами вместе крутится ... собака» (прилагательное не запомнилось). Смутно видится плотная толпа одинаковых условных (бесплотных?) черных фигур, среди которых стоим мы с Петей (реальные, условно видимые), и вертится вокруг нас вживую видимая крупная светлая добродушная собака (типа лабрадора).
Незавершенная мысленная фраза (с вопросительной интонацией): «А что ты знаешь, если ты хочешь..».
Два-три человека на спортивной плащадке энергично разворачивают свернутую рулоном белую сетку (похожую на волейбольную, но предназначенную для чего-то типа настольного тенниса). Помогаю им, сетка принадлежит мне и нужна мне сейчас (персонажи видятся условно, а сетка и площадка с полувытоптанными кустами редкой травы — совсем вживую).
Крупная, смутно видимая, неподвижная птица. Она возникает поочередно в четырех позициях - по кругу, по часовой стрелке, с изменением положения на 90 градусов.
