Медленно проплывает (как при виде из движущегося поезда) пейзаж. На фоне густой растительности в кадре появляется (а потом плавно исчезает за правой границей поля зрения) небольшой, с кролика, трехцветный зверек. Пухлый, как хомяк, он спокойно сидит на задних лапках, растопырив похожие на кошачьи уши.
Приезжаю в гости к сестре. Она с мужем живет в колхозе, где старые темные избы и жирная рыхлая, ничем не засаженная черная земля. Гуляем по голому полю, они рассказывают, что у них была овчарка, которую они по какой-то причине вынуждены были куда-то деть. Появляется симпатичный щенок-подросток той же породы. Они говорят, что это их щенок, и какой он славный, милый - нет, он не от той овчарки. И снова о том, какой он славный. Вкрадчиво, елейными голосами предлагают щенка мне. В моих руках оказывается обрывок веревки, к которой привязан щенок, иду с ним по черной рыхлой земле. Спохватываюсь, что щенок привяжет меня к дому, придется менять образ жизни, к чему я не готова (и не вижу в этом нужды). Поворачиваю обратно, говорю, что брать щенка передумала. Сестра с мужем грубо набрасываются на меня. Поначалу опешив, беру себя в руки. Холодно заявляю, что раз они, безо всякого основания, позволяют себе такое, я знать их не хочу. Выпускаю из рук поводок и, не удержавшись, швыряю им вслед пару темных бесформенных диванных подушек, непонятным образом оказавшихся у меня и принадлежащих тем, в кого я их запустила (сестра и ее муж лишь ощущались, а щенок, жирная земля и подушки виделись ясно).
Маленький симпатичный серый котенок перебирает лапками в углу, возле большого зеленого бака. Слева появляется голова динозавра на длинной шее, наклоняется к котенку, осторожно берет его своей пастью.
В нашей с Петей (ребенком) странной на вид комнате появляется посторонняя живность. Ожившая игрушечная зверюшка из сине-зеленого плюша, настоящий заяц, зайчонок, на шкафу притаился песец (и, кажется, кто-то еще). Принимаюсь их выгонять. Они проворно убегают, пользуясь только сейчас открывшейся мне особенностью комнаты. Наш громоздкий платяной шкаф придвинут к стене не вплотную, между ним и стеной существует непонятное пространство, куда и шмыгает зверье. В разгар беготни входит Петя, показываю ему этот зоопарк.
Пара небольших диких зверьков (типа ласки). Один темно-коричневый, другой светло-коричневый. Осторожно поглаживаю то одного, то другого, и они совсем не боятся.
Осторожно извлекаю из картонной коробки длинноногую светлую птицу с поврежденной лапкой. Дикая птица не выказывает нервозности, как бы полностью мне доверившись.
Иду с двумя спутницами (одна из которых что-то рассказывает) по светлому лесу с могучими высоким лиственными деревьями, под которыми растут папоротники и кое-где стоит чистая вода. Идем (вправо) то по левой обочине дорожки, то по папоротникам. В очередной раз выйдя на дорожку, вижу сидящую там крупную, с павлина, птицу. Перед ней, в условном, обозначенном несколькими зелеными ветками гнезде лежит большое белое яйцо. Подзываю спутниц, с любопытством рассматриваем яйцо (птица не выказывает беспокойства). Трогаемся дальше. Женщина продолжает что-то рассказывать, слушаю ее и вдруг поднимаюсь в воздух. Вытянув вперед руки и совершая телом волнообразные движения, ЛЕЧУ вдоль дорожки, на высоте в полтора-два метра. Лечу, не переставая удивляться и убеждая себя, что действительно лечу, а не зависла случайно, на миг, над землей. Снова оказываюсь около женщин. Они показывают компьютерные, в желто-коричневой гамме снимки летящего птенца, вылупившегося, будто бы, из виденного нами яйца. Птенец летит высоко в небе, рядом с диковинным летательным аппаратом, между которым и птенцом подразумевается какая-то связь. В правом верхнем углу снимков записаны компьютерным шрифтом, в шутливой форме звуки, будто бы издававшиеся птенцом при полете.
Стою с Ежей у парапета неширокого, перекинутого над шоссе мостика. Обе мы призрачно-неуловимые - скорее, просто угадываемся. Оказываюсь у противоположного парапета. Разглядываю большого, с ладонь, темного паука (нестрашного), неторопливо топающего влево (а Ежа исчезла). Носком туфли легонько трогаю его. Паук от этого садится, совсем как медвежонок, а потом топает дальше (паук и носок туфли виделись отчетливо).
В большом многоэтажном здании ищу нужное помещение. Забредаю на этаж, где расположена детская больница с невероятным количеством пациентов - бледных, худых, коротко остриженных (плачевное впечатление усугубляется тем, что сон был в серых тонах). Выхожу на боковую лестницу, но пройти не могу, там лежит не поместившийся в отделении ребенок. Нахожу еще один выход, там та же картина - на ведущем вверх лестничном пролете лежат, как на кровати, больной малыш и его отец. Блуждаю в поисках выхода, ко мне прибивается один из пациентов, мальчик лет двенадцати. Решаю взять его на время с собой, чтобы он немного развеялся. Привожу к стоящей на уличном перекрестке кушетке (я не видела ни машин, ни прохожих, ни даже домов вокруг, и тем не менее, кушетка однозначно стояла посреди улицы, а мы чувствовали себя там как дома). С трудом открываю висячий замок, прицепленный к изголовью широкой, покрытой чем-то светло-серым кушетки. На левой (не моей) половине лежит ее хозяин (или хозяйка), садимся на моей половине, беседуем. У моего лица возникает морда овчарки, прогуливаемой на поводке молодой женщиной. Собачья морда (в отличие от всего остального в этом сне) видится вживую, легонько глажу ее, собака мягко гавкает: «Ай!» Это получается у нее совсем по-человечески, шутливо говорю ей: «Что такое Ай? Нет такого слова». Хозяйка собаки смеется. Спохватываюсь, что мальчику пора возвращаться. С трудом закрываю тугой замок, обдумываю, как объяснить в больнице временное исчезновение ребенка.
Выхожу с двумя черными козлятами на деревенскую улицу. Растительность по обочинам чахлая, блеклая, полузасохшая, голодные козлята ее не едят. Решаю зайти к Шону*, чтобы что-нибудь раздобыть для них. У входа в избу (такую же старую, приземистую, как и остальные) толпятся, цепляясь друг за друга, местные мальчишки. Намереваются, как только откроется дверь, ворваться внутрь. Подростки в ярких футболках полны энергии и контрастируют с пыльным вялым, невыразительным фоном. Стараясь их оттеснить, осторожно приоткрываю дверь. Они, пытаясь прорваться, говорят мне (о Шоне): «Он же ничего не соображает!» Один проскакивает внутрь, хватаю его за футболку, с трудом выпихиваю наружу. Оказываюсь с козлятями в сенях. Вхожу в левую комнату, вижу Шона (но не его лицо). Он сильно изменился и действительно плохо соображает. Заводит разговор - кажется, о своем плачевном состоянии. Решаю взглянуть на козлят, найти им что-нибудь поесть. Говорю Шону: «Сейчас», выхожу в сени. Вижу широкую светлую коническую чашу, из которой козлята пьют воду. Заглядываю, в поисках съедобного, в правую комнату. Вернувшись, вместо козлят вижу маленького мальчика. Сидя на коленках, он умывает лицо водой из чаши. Кидаюсь к ребенку с предостерегающим «Нет, нет!» Веду к водопроводным кранам, объясняю, что умываться следует только проточной водой. Сон бегло показывает раковину с тремя кранами.
Крупная, смутно видимая, неподвижная птица. Она возникает поочередно в четырех позициях - по кругу, по часовой стрелке, с изменением положения на 90 градусов.
Мне нужно попасть к вокзалу. Иду не по проспекту, а по Набережной, где практически безлюдно. Во встречном направлении едет на велосипеде Польк, делает вид, что меня не замечает. Молча прохожу мимо, сворачиваю в широкий многолюдный переулок. Прохожу мимо красивых дверей магазина (или кафе), вижу идущую навстречу лошадь. Красивая, статная, рыже-каштановая, она спокойно, почти впритык, проходит мимо меня. Рядом с такой громадиной чувствую беспокойство, думаю, что это небезопасно, когда лошади разгуливают по улицам. В тот же миг лошадь на меня нападает. Вижу у самого лица ее морду, она скалит зубы, норовит укусить. В ужасе колочу руками по лошадиной морде, и изо всех сил, безостановочно, на одной ноте воплю, почти визжу: «Помогите! Помогите!» Чудом избегая укусов, соображаю, что нужно стараться бить по глазам, и ни на секунду не прекращаю взывать о помощи. Никто не делает попытки помочь, на нас просто не обращают внимания. Я не могла себе позволить отвлечься и посмотреть по сторонам, но сон ненадолго показал спокойно идущих по своим делам пешеходов в зоне этого перекрестка. Колотила я по лошадиной морде не агрессивно, просто понимала, что как только перестану отбиваться и этим сбивать лошадь с толку, она меня искусает. Мне казалось, что это произойдет в каждое следующее мгновенье, и я все удивлялась, недоумевала, что избегаю неминуемых, казалось бы, укусов. Сон перескакивает на что-то, связанное с Польком, где самого его не было и где речь шла о выплате денег. В этом сне здания не были похожи на здания этого Города, люди не были похожи на людей - все они, кроме Полька, были странными, в черных одеждах. Набережная не была похожа на Набережную хотя бы потому, что никакой Реки я не видела. Зато когда я кричала, не чувствовалось, как это обычно бывает во сне, что крик не получается, - крик очень даже получался.
Возвратившись из магазина, ставлю пакет молока в угол низкого ящика, на что-то отвлекаюсь. Слышу за спиной ритмичные звуки глотания, с недоумением оборачиваюсь. Удобно рассевшаяся кошка неспешно лакает молоко через срезанный (мной?) уголок пакета. Прогоняю кошку, несу молоко в холодильник. Спохватываюсь, что его лакала кошка, так что пакет придется с сожалением выбросить.
Молодой человек, друг моего взрослого брата (сновидческого) приходит к нам в гости и приносит старую черную женскую сумку с дохлой мышью. Решаю, что дохлая мышь, являясь источником заразы, несет нам смертельную опасность. Спорю с братом, кто должен ее выбросить. Полагаю, что раз ее принес друг брата, то именно брат и должен это сделать, брат возражает. Беру сумку с мышью, заворачиваю в пластиковый пакет, выбрасываю в уличный мусорный бак (или закапываю в землю, не помню точно). Преисполняюсь уверенности, что теперь нам ничто не грозит.
Идем с Петей по широкой улице городка, подходим к длинному одноэтажному старому дому, нашему новому пристанищу. За спиной у нас рюкзаки со всеми нашими вещами. Улица не заасфальтирована, по обочинам торчит редкая трава, крутятся две-три собаки. Дом состоит из автономных секций, подходим к нужной, обнаруживаем, что она не освобождена. Сквозь узкие стеклянные вставки двери видим уютную квартиру, в которой кто-то находится. Волнуюсь, так как мы покинули прежнее жилье, и деваться нам некуда. Из глубины квартиры появляется молодой человек с туго набитым рюкзаком, выходит наружу. Понимаем (не сразу), что он забрал остатки вещей. Когда это было еще неясно, я (чтобы найти хоть какое-то утешение в том, что мы не сможем тут поселиться) спросила, не слишком ли здесь шумно от уличных собак. Молодой человек ответил, что шума хватает. Входим, к моему облегчению, внутрь. Секция состоит из большого салона и ряда спальных комнат, в которых предстоит поселиться нам и неизвестным мне петиным друзьям. Порываюсь выяснить, хватит ли на каждого по спальне или придется размещаться менее комфортабельно. Квартира заполняется жильцами, КОТОРЫХ Я КАК БЫ ВИЖУ И НЕ ВИЖУ. Вдруг все исчезают, я остаюсь одна. Набредаю на встроенную в пол салона низкую тумбу, сквозь ее узкие оранжевые окошки вижу большое круглое подвальное помещение, и в нем — наших жильцов. Разглядываю диковинное пространство с низким потолком, низкой восточной мебелью по периметру, и сидящими на полу, вдоль стен, жильцами. Некоторые энергично машут, приглашая (без слов) спуститься к ним. Не знаю, как туда попасть, мне знаками объясняют, где находится вход. Нахожу небольшой люк в глубине салона. Лестницы нет, цепляюсь за какие-то перекладины, молодцевато (и гордясь этим) спускаюсь. Сажусь (все это молча), опять отмечаю диковинность (экзотичность) интерьера, вижу стелющиеся по полу (кажется, земляному) редкие клубы чего-то непонятного, нахожу все это очень интересным. [см. сон №1120]
Стою на узкой прибрежной песчаной полосе, справа высится крутая темная скала, слева — море с чистой прозрачной, живой водой. На песчаной полосе множество поразительных по форме и окраске крабов и других существ, а в море — всевозможных разноцветных рыбок. У меня глаза разбегаются, куда бы я ни посмотрела, все видится ярко, живо, отчетливо. Склоняюсь над диковинным оранжевым крабом, намереваюсь осторожно потрогать его. Вдруг передо мной появляется Петя, спустившийся, будто бы, со скалы (кажется, с друзьями) и случайно наткнувшийся на меня. Призываю его полюбоваться увиденным. Петя снимает со спины и ставит на песок темно-синюю дорожную сумку, знаками просит открыть водопроводный кран (труба которого торчит из песка). Просьба кажется мне странноватой. Петя, без слов, добавляет, что нужно намочить сумку, увлажненная сумка снимает усталость со спины. Открываю кран, вода льется на сумку. Потом мы кладем в нее большой сверток, Петя поднимает ее на плечи, и мы идем к морю.
Мысленные, с пробелом запомнившиеся фразы (женским голосом, рассудительно): «И зачем ты ...? Ведь они все сюда вернутся».
Стою (снаружи) перед двухстворчатой сводчатой железной дверью, дергаю за щеколду, пытаюсь дверь открыть.
Мысленная, незавершенная фраза: «Марья Ивановна Власова по мнению Бориса Михайловича...».
Мысленная фраза (женским голосом, пониженным на последних словах до баса): «Впрочем, я вам сейчас скажу, где это найти - вот, под подушкой».
Четыре одинаковые квадратные фотографии, образующие суммарный квадрат. На них изображен неясно видимый человек в темной одежде (лыжник?), стоящий среди темных, припорошенных белейшим снегом островерхих гор.
«До свидания», - доброжелательно, несколько механическим голосом говорит мне мужчина. Живо откликаюсь: «А?» Он изготовился ответить, но в последний миг передумал.
В финале сна компактные слова (или предметы), имевшие вид одинаковых темноватых кирпичиков, раскладывают по полкам. Полками служат отрезки прямых линий, вычерченные в несколько горизонтальных рядов в нижней части писчего листа. Процедура производится в вертикальной плоскости и является чем-то типа сортировки, классификации.
Мысленная фраза: «Юрий Галнгахер». Появляется поясное, живое изображение мужчины, с приветливой улыбкой поклонившегося.
В финале сна мысленно сообщается о грудном младенце. Он был охарактеризован как «маленький» (тщедушный) и «очень слабенький». Сообщение завершается фразой: «И вот, когда настало Солнце, малыш заплакал, тихо и слабо». В нижнем левом углу поля зрения появляется бесформенное, вытянутое в длину серо-дымчатое сгущение, изображающее будто бы младенца. Напрягаю слух, чтобы услышать долженствующий последовать плач - тихий, как было сказано, и слабый. Слышу типичное младенческое покряхтывание, совсем не плаксивое, и хоть и негромкое, но без намека на слабость. Оно свидетельствует о благополучном психическом и энергетическом состоянии младенца. И никакого плача - малыш в данный момент плакать не намерен. Отчетливо все это воспринимаю. Бегло, условно вижу младенца в сердцевине серо-дымчатого сгущения (как косточку внутри плода). Определить его физическое состояние не представляется возможным из-за низкого качества изображения. Что же касается выражения про Солнце, то я восприняла его как гибрид выражений «когда настало утро» и «когда взошло Солнце».
Большая пустая квадратная комната одного из верхних этажей. В центре, на стуле, лицом к левой стене сидит женщина. Я и еще одна женщина находимся правее. Через дверь в левой стене вводят гнедую лошадь (не запомнилось, кто ее ввел, эти персонажи тут же исчезли). Лошадь - крупная, холеная, стоит напротив сидящей женщины, задом к нам троим. Глазею на нее, она вдруг совершает недвусмысленное движение хвостом. Мы, двое, поняв, что за этим последует, удаляемся в правую, тоже пустую комнату. Лошадь наваливает кучу под носом у сохраняющей неподвижность женщины на стуле. Мы, двое обсуждаем увиденное (лошадь виделась отчетливо, женщина на стуле — похуже, а вторая лишь ощущалась).
Мысленный диалог (неопределенным и женским голосами). Неопределенно: «Чтобы это удАлось?» - Вяло: «Ну я посмотрю еще раз».
На танцплощадке, где среди других танцует Петя с миловидной девушкой, ненадолго оказываюсь я. Как следует меня рассмотрев, девушка роняет Пете что-то неодобрительное в мой адрес. Слышу ее реплику, воспринимаю ее спокойно (отдавая себе в этом отчет). То есть сознательно признаю за девушкой право видеть меня такой, как ей видится. [см. сон №4443]
Мысленные фразы (безапелляционным женским голосом): «Я же знаю, что они считают, что это лучше. Тем более».
Мысленные фразы (женским голосом): «Перекормить греческий остров. Вернее, с того момента, когда его уже украли?»
Мысленная фраза: «Не то что квартира, там очень маленькая квартира, фигура».
Мысленный, с пробелом запомнившийся комментарий к короткому сну: «Так маленькая ... стала стеной, а стена — сценой». Речь идет о стене закулисного интерьера. На ней, как на сцене, самым естественным образом (как если бы она была горизонтальной) разыгрывается сценка с несколькими действующими лицами. Только сейчас (при изложении сна) до меня доходит, что актеры выглядели раз в десять меньше, чем им полагалось бы.
Мысленная фраза: «I want nothing».
Мысленная фраза (категорично): «Ни стыда, ни совести нету!»
Мысленная фраза: «Я приходила на приход реки и видела ее».
В квартире за стеной поселилась семья, состоящая из женщины, ее сожителя, и ребенка (мальчика лет десяти). Со смятением обнаруживаю, что разделяющая квартиры стена звукопроницаема - все слышно, будто разговаривают у нас (смысл не воспринимается, однако во сне это проходит мимо сознания). Обеспокоенно думаю, что значит, и наши разговоры слышны за стеной (соотношу эту мысль с предыдущими, а не с нынешними застенными жильцами, а моя оторопь вызвана фактом нарушения приватности жилья). Беспокоюсь, что застенные разговоры будут мешать Пете, которому (во время его визитов) стелю постель у этой стены, призадумываюсь, не стоит ли впредь стелить в другом месте. Ребенку за стеной живется несладко, он изредка заходит ко мне (отогреться). Сообщаю ему о своем открытии, вскоре слышим голоса его матери и отчима, спрашиваю мальчика, как зовут его маму, он говорит: «Женя». А отчима?
На людном перекрестке вальяжно прислонившийся к столбу полицейский лениво сообщает прохожим, что скоро, «в пятнадцать шестнадцать», будет дан сигнал точного времени. Бегло увиделась тонкая высокая островерхая башня с круглыми часами. Прохожие интересуются, будет ли сигнал означать точно указанное время, полицейский беспечно отвечает: «Мо-ожет быть, немножко поменьше». Все это выглядит как привычная ситуация.
Мысленная, незавершенная фраза: «Куратор Люба вошла в комнату и спросила...».
Мысленные фразы: «Все боятся впитывающих. Вы не слышали (об этом)? Впитывающих, вместо куж».
Мысленная, запомнившаяся с пробелом, незавершенная фраза: «При чем тут ... и болты привязаны...».
Мысленная фраза: «Это я знал, знал, что надо заменить, но заменял сумку» (последнее слово звучит полувопросительно, с недоумением).
Слышу ритмичные однотактные скворчащие звуки, прислушиваюсь. Полагаю, что их издает умирающая мама*, смутно угадываемая в дальнем левом краю жилища. Ничего не предпринимаю. Так тянется какое-то время, однообразные звуки не иссякают. Полупросыпаюсь, чувствую, что солнце уже взошло. Звуки теперь ассоциируются с птичьим щебетом, но не могу признать их за когда-нибудь слышанные. Вслушиваюсь с недоверием, что-то в них не то. Утверждаюсь в мысли, что с некоторой натяжкой их можно принять за воробьиное чириканье. И как только в этом утверждаюсь — звуки обрываются.
Мысленная, незавершенная фраза: «Я говорю, (что) удовлетворение...».
Мысленный диалог (женскими голосами). Настырно: «У вас мальчик? У вас мальчик?» - Горделиво: «Да».
Спокойный, смутный, нецветной сон. По результатам непродолжительного общения с одним из персонажей говорю сестре, что именно такие, внешне невзрачные, и даже нелепые люди являются замаскированными психологами.
Отчетливо видится окончание смутного серого туманного абзаца: «12-й месяц». Оно перемежается с изображением «21-й месяц», наплывающим поверх и чуть правее первого. Смотрю на это странное явление. Отдаю отчет, что понятия имеют принципиальное отличие. Первое является порядковым номером месяца (декабря), второе характеризует временной интервал протяженностью в 21 месяц (не запомнилось, обратила ли я внимание на то, что числа 12 и 21 являются как бы зеркальными отображениями).
Мысленная фраза (издалека донесшимся женским голосом): «Как в прошлом году тоже».
Мысленная, с пробелом запомнившаяся, незавершенная фраза: «Когда к ним подъехали ... получившие известие о смерти брата...».
Несколько раз повторившееся имя «Августин».
Вхожу в парадную, поднимаюсь по лестнице. На ступеньках лужицы чистой воды, свидетельствующие, на мой взгляд, что где-то прорвало трубу. Дохожу до второго этажа, где на крохотной лестничной площадке находятся двери двух квартир. Вода вытекает из той, к которой я имею отношение. Достаю ключ, чтобы войти в пустую квартиру и выяснить, в чем дело. Неожиданно слышу за дверью чьи-то шаги, прислушиваюсь, решаю не входить.
Мысленно произношу (в финале сна): «Беря трудоустройство Лиды и Ко...» (фраза обрывается). В ритме фразы складываю шарф.
Мысленная фраза (женским голосом): «Мы сейчас с больной тебе на эту голову?» (в смысле, с больной головы на здоровую).
Мысленные фразы (мужским голосом): «Ну, возьмем у меня веревку. Наверняка...» (фраза обрывается).
Женщина в темной одежде (лектор?) прохаживается, заложив руки за спину, вдоль доски и задумчиво произносит: «Лучшие — не по воспитанию, производит...» (фраза обрывается на полуслове).
Городок подвергся нападению орды. Сон смутно показывает вступивших в предместье захватчиков. У них грубые темные примитивные лица, это вообще какие-то другие люди, варвары, непохожие на нас. А городок похож на любой, достаточно древний городишко среднерусской полосы. Сейчас он (по причине нашествия или по какой-то другой) пуст, все дома заперты. Мы (небольшая группа) пытаемся скрыться от захватчиков. Поскольку те движутся медленной лавой, цель наша не быстро убежать, а надежно спрятаться. Перебегаем по пустым улочкам, заходим (каким-то образом вскрывая двери) в дома, проходим насквозь, ни в одном не чувствуем себя надежно защищенными. Перебираемся от дома к дому в полной тишине и молчании. Не запомнилось, испытывали ли мы страх, - кажется, это был не страх, а сосредоточенность на поиске безопасного места. И было еще своеобразное чувство (мне его не сформулировать), навеваемое пустым городом, безмолвными улицами, покинутыми, запертыми домами. В одном обнаруживаем двух-трех молодых девушек, решивших переждать опасность дома. Судя по их виду, они не были напуганы, а лишь больше обычного сосредоточенны. Их дом не показался нам надежным, проходим его насквозь, устремляемся к следующему.
За ресторанным столом сидит компания нарядных людей. Официантка, со словами «Покупаем мороженице», протягивает уставленный чем-то невнятным поднос, по небрежности задев плечо одной из дам. Та, не оборачиваясь, медленно отводит руку с подносом назад.
Обрывки мысленной фразы: «Для ... заболевшей матери» (речь идет о сиделке). Смутно видится больничная палата с сиделкой около одной из пациенток.
Мысленно пою романс: «Выхожу один я на дорогу/ Сквозь туман кремнистый путь блестит/ Ночь темна, пустыня внемлет Богу/ И душа с душою говорит».
Смутно, в бледно-серых тонах виден забитый мусором прозрачный пластиковый мешок. Он валяется на тротуаре, у мусорного бака. Внутри него осторожно пробирается крыса. Не понимаю, как она умудрилась забраться в завязанный мешок.
Купила заурядную книгу в темной обложке (чтобы в качестве приложения заполучить что-то незаурядное). Иду, прижимая ее к груди, к автобусной остановке. У дверей закрытого магазина редкие прохожие воровато выхватывают что-то из картонной коробки и разбегаются по сторонам. Подхожу, в коробке выставлены (за ненадобностью) остатки нераспроданных за день хлебо-булочных изделий. Не спеша выбираю несколько сдобных булок, заворачиваю в газету, иду дальше. Улица все больше покрывается черной грязью, непролазная грязь вынуждает забраться на площадку автостоянки. Не могу оттуда спуститься к остановке, а спрыгнуть страшновато. Около меня оказывается беспризорник в лохмотьях, от него исходит угроза. Появляется троллейбус. Мальчишка с ловкостью ящерицы соскальзывает вниз, но весь его вид говорит, что он в любой момент может изменить решение, снова вскарабкаться наверх и что-то у меня стащить. Безуспешно примериваюсь к крутому спуску, каким-то образом оказываюсь внизу. Грязь исчезла, подхожу к троллейбусу. Обнаруживаю, что книги у меня уже нет, примирительно думаю: «Ну и ладно». Незаметно темнеет. Случайно взглядываю на небо, над домами противоположной стороны улицы вижу месяц и еще что-то странное. Всматриваюсь, убеждаюсь, что не померещилось - в темном Небе, на фоне тонкого серпа молодого месяца видится ромбовидная рамка, оба излучают одинаковый холодный, чуть голубоватый свет ( вижу это ясно).
Мысленные, с пробелом запомнившиеся фразы (женским голосом): «...со мной соседка говорила. Ну, что-то говорила (о том), что я могу сказать».
Мысленная, неполностью запомнившаяся, издалека донесшаяся фраза: «...запутаешься, и если ты слепой - увидишь».
Мысленная фраза (деловитым мужским голосом): «Попробовал — ничего не получается».
Полнометражный активный красочный сон, в какой-то момент которого я оказываюсь голой. Это хоть и не вызывает реакции со стороны окружающих, все же заставляет меня прикрыть наготу. Сначала — подвернувшимся под руку предметом (размером с футбольный мяч), потом (более успешно, но все же недостаточно) развернутым газетным листом (с бледным шрифтом, на чем сон, а за ним и я, акцентирует внимание). Выхожу в прихожую, прошу кого-то передать Пышке, чтобы она вынесла мне одежду. Мне выносят лист бумаги с перечнем (моей одежды?) Кладу его в блокнот для записи телефонов, лежащий на тумбочке прихожей. Помню, что не испытывала смятения по поводу наготы, и пыталась прикрыть ее с таким же чувством, с каким устраняла бы незначительную неполадку в туалете.
Отец малыша дурным обращением причиняет ребенку боль. Это происходит в большой комнате, где за служебными столами сидит десятка полтора темных фигур. Все в едином порыве бесшумно вскакивают со своих мест и молча застывают. Точнее не вскакивают, а как бы мягким рывком приводятся в вертикальное положение (как, например, иголки под действием магнита). Но силой этой все же была реакция на действия мужчины. Беру острый камень, несколько раз ударяю им по старой вылинявшей ленте горизонтального транспортера — чтобы жестокий отец почувствовал, что такое боль, почувствовал бы на себе самом. Окружающие, вернувшиеся в сидячее положение, единодушно дают мне понять, что так поступать нельзя.
Мысленная фраза: «И коридор останется открытым, чтобы смолчать». Предстает вид из квартиры предпоследнего этажа на светлую, с пустым пространством по центру, лестничную клетку.
Вернулись в Город, в котором когда-то жили. Обнаруживается, что бывшая наша квартира (сновидческая) занята. Легкий шок типа «Как же так?» сменяется трезвым «Почему мы раньше об этом не подумали?»
Отправляюсь на несколько дней в гости к Пете, в селение Адамс. Спохватываюсь, что не взяла ничего из одежды. Удивившись, решаю вернуться за вещами. Плутаю по улочкам и проходным дворам в районе Мушинской улицы, не могу найти свой дом среди похожих мрачных зданий этого квартала. Выхожу на Главный проспект, в изумлении замираю. Вижу его необычайно живо (в отличие от всего предыдущего), он ослепительно, фантастически прекрасен, сверкающ, переливается всеми красками, рекламными огнями, полон неиссякаемой энергии. Смотрю вправо, вдоль Гиловки, вижу и там светящиеся веселыми красками дома. Разговариваю по телефону с Петей, рассказываю про увиденное, про свою оплошность и намерение приехать попозже.
Мысленно сообщается, что нечто, приобретенное за "тридцать" денежных единиц, в действительности стоит "семьдесят". Таким образом иносказательно сообщается о чем-то нематериальном, приобретенном за цену, неизмеримо более низкую, чем истинная цена.
Мысленные фразы (мужским голосом, с сарказмом): «Аптекарь добился. Аптекарь добился, что школа пошла в школу».
Еду на задней площадке трамвая (или троллейбуса). Рядом стоят молодой человек и девушка (смутные, как и остальные пассажиры, в черной одежде). Разговаривая с девушкой, молодой человек жестикулирует в неприемлемой близости от моего лица. Вынужденно говорю: «Вы прямо в лицо, молодой человек, вы прямо в лицо мне, постарайтесь спокойно стоять». Он не реагирует. Девушка выходит. Слышу легкий шумок, похожий на шум миниатюрного вентилятора. Предполагаю (на этом основании), что молодой человек включил свой вентилятор. Объясняю себе (не имея на это оснований), что вентилятор включен, чтобы отогнать неприятный запах. Отхожу вперед, к сиденьям (сон был не цветным, движение транспорта не ощущалось).
Небольшой участок прилавка перед стационарной кофеваркой кафе.
Прихожу куда-то (в поисках совета?), нерешительно говорю: «Понимаете, у меня есть КНУТ». Один из тех, перед которыми я стою, бесстрастно откликается: «Ой, какой ужас». Стою я не одна, рядом находится рыхлый, облаченный в серое толстяк с пухлым бесформенным животом. Толстяк является в каком-то смысле моим двойником. И в то же время КНУТОМ, который рассекает человека надвое, сверху вниз, бескровно, метафизически. Отделяет таким образом друг от друга, делает автономными составные части личности. Он будто бы и со мной это проделал, и теперь олицетворяет одну из моих половин. Стоит около меня молча, неподвижно. Лица его я не видела, но и без того можно сказать, что олицетворяет он примитивное начало моей личности. P.S. То, что я обозначила словом КНУТ, являлось гибридом кнута Аврама Бранковича с саблей Аверкие Скилы (см. «Хазарский словарь» Павича). Толстяк тоже был КНУТОМ, хоть и виделся во сне только толстяком.
Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза: «Ты можешь ... уходить, уходить на рыбу».
Активный полнометражный сон с рядом персонажей, состоящий из перемещений (в том числе на городском транспорте) и преодолении препятствий. В финале оказываюсь в большом старинном каменном кубе-водохранилище. Высоко над уровнем неподвижной сероватой воды тянется там узкий выступ, по которому мне нужно пройти. Иду осторожно, боясь оступиться, упасть в воду. Шаркаю ногами, подбадриваю себя тем, что справились же с этим переходом другие, значит, и я смогу (и справилась). Потом (не запомнилось, сразу или нет) мне нужно пройти по выступу в обратном направлении. Этот переход дается гораздо труднее (может быть потому, что я уже знаю кое-что о нем). Иду еще медленней, шаркаю сильней, подбадриваю себя мыслями о других, прошедших тут до меня. Среди них был, между прочим, ребенок, маленький мальчик, темную фигурку которого сон тут же показал. Все это мало помогает. Почти случайно бросаю взгляд в сторону противоположного конца выступа. Вижу мощную струю живой воды, дугой ниспадающую вниз. Понимаю, что вода не позволит мне сойти там с уступа, решаю, что идти дальше не стоит (к этому моменту мной преодолена половина пути). Приняв это решение, делаю шаг вправо (за край выступа), на объявившийся тротуар светлой оживленной улицы (ничуть этому не удивившись, и вообще никак не прореагировав). Около меня останавливается небольшой светлый автобус, в который я, кажется, намереваюсь сесть (все в этом сне виделось вживую, но лучше всего — отшлифованные тысячами людей неровные камни выступа, по которому я пробиралась).
Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза: «Теория ... строится на разграничении Верхнего и Нижнего миров» (кажется, речь идет о теории противопоставлений).
Негромкая трель телефона (не снаружи, а как бы в моей голове).
Видна чья-то кисть руки, лежащая на исписанном листе для записи снов (моем). Из крошечной ранки на безымянном пальце выступила капля крови. Думаю, что ранку нужно залепить лейкопластырем, чтобы кровь (натуралистично видимая) не испачкала лист.
Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза: «...потому что у тебя молодежь ориентируется».
«Я понимаю, ... но, дорогой, мне нужно сначала взять себя в руки и сказать, что...», - говорю я стоящему рядом, смутно видимому мужчине (часть слов не запомнилась, фраза не завершена).
Мысленная фраза: «Например, родители спят и видят, чтобы сын что-то сделал, даже если это...» (завершающее фразу слово произнесено глухо, невнятно).
Мысленная фраза: «Надо держаться, как сокол, живущий в пустыне» (быть стойким). Фраза появилась вскоре после того, как я уснула с горькой мыслью «Так что же мне делать?» Невозможно гарантировать, что фраза была мне ответом, однако предположить можно. P.S. Почти четыре года продолжаю я мучиться этим вопросом, поскольку до сих пор не могу понять, что произошло (и происходит) после пережитого мной потрясения, и из-за этого иногда падаю духом.
Говорю приехавшему в гости Пете: «Войдите туда спиной, оглянитесь и посмотрите, как выглядит комната». Я имею в виду произведенные мной изменения интерьера. Оказываюсь в кровати. Дверь в комнату приоткрывается, в полусумраке входит (протискивается) спиной Петя. Говорю: «Оглянитесь». Он медленно разворачивается (Петя виделся поразительно реально).
Мысленная фраза: «Восемнадцать разделить на два будет девять».
Мысленная фраза (женским голосом): «Раньше автобусы ходили регулярно на улицу».
Мысленная, незавершенная фраза: «Ныне надо, чтобы было и то и другое, и (чтобы) пошел...».
Мне снится, что я СПЛЮ. Ко мне, спящей, приближаются опасные Существа, не могу пошевелиться, полностью обездвижена, могу только кричать — кричу долго, изо всех сил. Существа исчезают, просыпаюсь (во втором сне), состояние обездвиженности сохраняется, снова кричу, слева приближается женщина, успокаивающе говорит: «Не бойся, не бойся».
Мысленная, незавершенная фраза: «И когда мы разговаривали, нам часто говорили, что...».
Сижу в парке. Держу пакет с семечками, бросаю понемногу вороне, она их склевывает. И вдруг впрыгивает в пакет, в несколько приемов набивает семечками клюв, тяжело взлетает и улетает. С восхищением пересказываю кому-то этот эпизод, завершая рассказ фразой: «Она, как тяжелый бомбардировщик, взмыла из кулька».
Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза (женским голосом): «Они на ... на степенном русском языке начинают разговаривать».
Мысленная тирада: «Вам не стыдно?! Вам не стыдно?! Сколько лет...», - с пафосом, сдавленным от гнева голосом восклицает мужской голос (к концу незавершенной тирады пафос иссякает).
Мысленные, с пробелом запомнившиеся фразы (мужским голосом): «Их в заморози... Или нет — придется размораживать». Смутно, в серых тонах видятся два мужчины.
Мысленная фраза (быстрым женским голосом): «Она как раз звонила — мамашка в больницу легла».
