Мысленная фраза (бойким молодым голосом): «Лучше всего кататься на велосипеде».

Прогуливаюсь с молодой местной женщиной по улочкам селения Адамс. Улочки то круто поднимаются вверх, то тут же сбегают вниз, так же неровно течет наша беседа. Когда я пытаюсь задавать вопросы (безобидные, нейтральные), собеседница выражает молчаливое недовольство. И в то же время парадоксальным образом не только поощряет задавать их (когда я, желая погасить ее недовольство, умолкаю), но и с готовностью на них отвечает. А потом все повторяется. Осознаю, что введена поведением этой женщины в противоречивую ситуацию, но не угнетена, поскольку пытаюсь лишь поддержать разговор. Женщина вдруг превращается в Петунью. Вскользь замечает, что испытывает тревогу в отношении мужа, живущего не в селении, и, кажется, в отношении самой себя тоже.

В Небе, за околицей одноэтажного городка появляется неправдоподобно большой, гигантский самолет, из которого выбивается пламя. Самолет летит низко, совершенно бесшумно. Справа, так же бесшумно, приближается небольшое плотное звено таких же огромных летательных аппаратов, горящий самолет устремляется к ним (с целью поражения), редкие прохожие (и я в том числе) равнодушно поглядывают на происходящее. Действие перемещается к завалинке одного из домишек, куда неспешно подтягиваются начинающие журналисты, молодые люди с периферии, приглашеныные сюда, в столицу, на краткосрочный конкурс-семинар, где каждому предстоит отыскать и описать какое-нибудь интересное событие. Настроение у прибывших скептическое, они с усмешкой говорят между собой, что в такой маленькой стране —тут ненадолго возникает ее стилизованное изображение — невозможно поймать сенсацию, поскольку все происходящее вмиг становится всеобщим достоянием. Сон делает еще один зигзаг и показывает захлебывающуюся слезами Киру, рассказывающую мне о попавшем в беду человеке, которому она, несмотря на все усилия, не может помочь и испытывает в связи с этим сильное чувство вины.

Мысленная фраза (женским голосом): «Листы из чистой бумаги».

Мысленная фраза (энергичным женским голосом): «Вы не представляете себе, что это такое».

«Пошел! Уже сюда пошел!» - возбужденно восклицает тот, чья нелепая из-за слишком длинных рукавов фигура в черной одежде находится в центре поля зрения. Он дает знать (лицам, находящимся за пределами поля зрения?) о приближении Невидимки. Невидимка действительно невидим, но каким-то образом все же видно, как он движется, строго по прямой, со стороны горизонта, где темнеют невнятные строения. Когда он оказывается (останавливается?) перед фигурой в черном, та нелепо взмахивает прямой, как палка, правой рукой, утопающей в длинном рукаве. Рука заводится назад, вверх и обрушивается на голову Невидимки. Зрительно удар не воспринимался как нанесший какой-либо ущерб, хотя кто знает... Произошедшее виделось неясно, сверху, в сероватых тонах. Фигура в черном напоминала чуть ли не Петрушку, когда хлопала Невидимку по голове. Невнятный силуэт Невидимки напоминал человеческий, но перемещался не шагами, а по-иному, невесомо.

Мысленная фраза (спокойным мужским голосом): «О! Но по телефону я и брать не буду».

Мысленные фразы (оживленным женским голосом): «Как интересно получается — есть еще люди, которые верят в это. Которые верят...» (фраза обрывается). Смутно видится стройная молодая женщина с полным любопытства, любознательным лицом.

Мысленно сообщается о (в каком-то смысле) безопасных местах, с демонстрацией этих мест (зон, стран) на поверхности стилизованного земного шара.

Мысленная фраза (приглашающая как-то поступить): «Давай в довоенном начальстве».

Смотрю в раскрытый журнал, легко прочитываю название одного из коротких рассказов (миниатюр): «Дорога».

Мысленная фраза (спокойным женским голосом): «Я не хочу вас ничем затруднять».

Обтираю большой, в полметра высотой, алюминиевый бидон (он испачкан). Возникает мысленная фраза: «Война с птицами».

В просторном зале поликлиники стоит женщина в темной одежде, с темной детской коляской. Серовато-смуглое лицо ее, обрамленное пышными черными, небрежно забранными назад волосами, скорчено в недовольную гримасу.

Мысленная фраза (быстрым женским голосом): «При этом он не сказал, так как слипались, так как глаза его слипались».

Человек собирается кого-то навещать. Предлагаю три небольшие коробки с едой, человек активно отказывается. Настаиваю, он берет мои дары. После его возвращения вижу их столе нетронутыми.

Мысленная фраза (женским голосом): «Рика лево, слева ключ» (Рика — это женское имя).

Мысленные фразы (служебным женским голосом): «Вот когда будет время, я еще с вами поговорю. Пожалуйста». Смутно видится подтянутая  женщина в деловом костюме, якобы произнесшая эти фразы и теперь отходящая от собеседника.

В сне с рядом действующих лиц в какой-то момент произносится (женским голосом, тоном диктора) короткая фраза со словом «Гитлер».

Мысленная фраза: «Испытывая неотс...», после заминки оборванное слово исправляется на «неусыпным».

Мысленные фразы (первая вяло, последующие все более энергично): «Ты поведешь меня. Иди впереди. Трусиха».

Разговариваю с находящейся у меня в гостях Хелей, в связи с чем-то упоминаю, что училась в школе в Сибири. «Вы? В Сибири? Мне известно, что вы пошли в школу в Ленинграде и закончили школу в Ленинграде», - говорит Хеля. Отвечаю, что это верно, но промежуточные годы я все же провела в Сибири. С удовольствием предаюсь незабываемыми воспоминаниями о той поре. Хеля идет отдыхать, тихо выхожу на огромный балкон. Уже ночь, но балкон ярко освещен, бесшумно щелкаю выключателем, свет не гаснет. Может быть Хеля включила его из комнаты? Оставляю освещение в покое, тихо ставлю на балконе стул. Открывается дверь еще одной комнаты, выходит мама*, беспокоюсь, как бы она своим шумом не разбудила Хелю.

Спускаемся с Петей на эскалаторе (или я только об этом думаю?), тревожусь, что Петю может затянуть в механизм. Спокойный, внушающий доверие мужчина уверяет, что опасения мои напрасны, и что ничего не случится. [см. сон №1653]

Мысленная фраза (моя): «Их нечистое вранье» (нечестивое). Фраза произнесена в ритме второй строки припева испано-мексиканской шуточной песенки «La Cucaracha».

Иду по вагонам движущегося поезда, к хвосту. Мне нужно попасть на параллельный состав. Открытые товарные, с низкими бортами вагоны обоих поездов загромождены багажом немногочисленных пассажиров. Иду, раздвигая вещи, перехожу на торец находящейся между составами платформы, а с нее - на нужный состав. Иду по нему в обратном направлении. Вдруг возникает иллюзия, что я нахожусь не в поезде, а в зале ожидания — меня окружает просторный зал, находящийся на одном из верхних этажей похожего на небоскреб вокзала. На миг вижу его снаружи, а потом опять изнутри. Необыкновенно светлый, с застекленными стенами зал охватывал меня вместе с обоими поездами (движущимися). Иллюзия настолько впечатляюща, что у меня невольно вырывается вопрос: «Где это я?» Видение исчезает. Пространственная ориентация составов незаметно разворачивается на 90 градусов против часовой стрелки. Дохожу до последнего вагона нужного состава, вижу того, к кому шла. При моем приближении молодой человек и его взрослый спутник как по команде шлепаются на пол вагона, за ящик, из-за которого торчат их головы и палки («ружья»). Оба, как бы не замечая меня, всматриваются вдаль, изображая солдат на поле боя. Подобные странности (в разных вариациях) происходят не впервые, во мне уже выработалась определенная на них реакция. Смотрю на выходку с почти не требующим усилия терпением (тем более, что молодой человек по возрасту годится мне в сыновья). Я почти научилась заглушать эмоциональную оценку подобных вещей, мое смирение почти абсолютно.

Странно призрачный сон, никогда раньше снов в такой форме я не видела. Три-четыре крупные темные, похожие на воронов, призрачные птицы слетают к берегу реки (или моря), входят в мелкую непрозрачную серую воду и погружают в нее, до самых глаз, крупные клювы. Это были не птицы, а неведомые Сущности (см. сон №1333).

Моя бабушка* признается, что ненавидит младшую внучку. На миг смутно видятся двое детей — мальчик (левее) и белоголовая девочка (правее). Я (старшеклассница) с тревогой спрашиваю: «Но ты ведь не желаешь ей зла?» Бабушка дает понять, что зла не желает.

Вокруг меня перемещаются в разных направлениях люди, являющиеся адептами двух мировоззрений и различающиеся цветом одежды. У одних она в бело-голубую клетку, у других белая. Бело-голубые фигуры более многочисленны, видятся отчетливо. Белых фигур меньше, они неуловимей для глаза, призрачней (ничьих лиц я не видела). Сон повторяется еще раз, пополнившись мысленной фразой, произнесенной мной по поводу одного из приснившихся в первоначальной версии лиц: «Он меня позвал и сказал что-то».

Живу в одной квартире с мамой* (она лишь ощущается). В связи с моим недомоганием мама учит меня приемам самопомощи (оптимистическим формулировкам). Прошу ее что-то рассказать. Слушая рассказ, замечаю на поверхности стола светлую крошку, принимаю за кусочек своей кожи, машинально сую в рот. Почувствовав, что это кусочек не моей, а маминой кожи, говорю: «Подожди, я только сплюну», поспешно сплевываю в раковину ванной. Сплюнула легонько, но вижу плевок (на время зависший в воздухе) несоразмерно большим, черным, разлапистым, как клякса.

Мысленная, неполностью запомнившаяся фраза (молодым деловитым женским голосом): «И мне неудобно ее волновать, потому что там очень хорошие...».

Мысленная, незавершенная фраза (возможно, из сна): «Переживая сотое горенье».

Раздается необычный, переливчатый телефонный звонок. Думаю, что звонит Петя (полагая, что уже настал день). Радуюсь, что он звонит, и значит, у него все в порядке, - недоразумение (случившееся по дороге на концерт Моцарта), повидимому, благополучно разрешилось. Думаю (так и не добравшись еще до телефона), что он звонит с работы — и просыпаюсь.

Молодой мужчина ушивает свою теплую зимнюю футболку. В искусно ушитой футболке появляется его маленькая дочка.

«Вам повезло. Другие люди ищут это, на саночках возят, а вы...», - говорит стоящий в дверях магазина стройный молодой продавец. Он имеет в виду книги, которые я заприметила поверх груды других, заполнивших ящик на тротуаре, слева от входа. Говорю (ожидая, когда он меня обслужит): «Двух ящериц — на саночках? Не говорите глупостей!» Я хочу сказать, что для переноски двух ящериц сани не требуются. Пара книг, привлекших мое внимание яркими глянцевыми обложками, одновременно является парой ящериц. Именно в эти глянцевые книжки превратились две бурые ящерицы, которых я незадолго до этого поймала на кухне. Я готовила там, еще с двумя женщинами, угощение для гостей. Большой кухонный стол был завален свежей зеленью всех сортов и оттенков, в нашем распоряжении была лишь зелень. И вдруг я увидела и поймала (одновременно) пару ящериц. Сказала товаркам, что вот, мол, и немного мяса для наших гостей. Я проделывала это уже второй раз. Оба раза ящерицы чуть ли не сами давались в руки. Были медлительны (или неосторожны?) до такой степени, что я просто бережно брала их и помещала в посудину (ящерицы, книжки в ярких обложках и зелень виделись вживую; продавец книг - условно и лица его я не видела; товарки на кухне воспринимались неясными силуэтами).

Оказываюсь в населенном пункте, рельеф которого изобилует покатыми неровностями (разной крутизны и высоты). Дома, улицы, дворики изобретательно вписаны в необычное, тесноватое пространство. В одном месте проход затрудняет больничная каталка. Решаю (не для себя, а для других) куда-нибудь ее переместить. Покатые неровности не позволяют нигде ее приткнуть. В конце концов возле одного дома нахожу для нее место, но жильцы мягко протестуют. Спокойные, в светлой одежде, тоже покатые, как внешне, так и внутренне (то есть без острых углов), они не реагируют на мои объяснения. Говорят, что стоянка около их дома платная. А я все пытаюсь объясниться. Обращаюсь теперь к вышедшему из дома плотному мужчине с полотенцем в руках. Он отвечает, что не может сейчас разговаривать, поскольку «уже десять часов вечера» и ему «пора спать». Вот, он идет умываться перед сном, добавляет он, указывая на полотенце. Заявляю, что каталка принадлежит армии (понятия не имею, с чего я это взяла). Поскольку не помогает и это, остается повернуть обратно.

Выхожу от Камилы с двумя сумками остатков еды, которые должна кому-то доставить. Подхожу к высокому цилиндрическому зданию вокзала, забитому спешащими людьми и имеющему четыре двери во взаимно перпендикулярных направлениях. Вхожу. Зная почти наверняка, что нужно выйти в противоположную, почему-то выхожу через боковую. В толкотне снедь в сумках перемешалась, теряю уверенность, что доставлю ее в товарном виде. Иду по пустой проселочной дороге, навстречу попадается женщина с детьми. Одна из девочек спрашивает, что это за кусочек мыла в моей сумке, для чего он. Останавливаюсь, ищу мыло (чтобы показать ей). Удивляюсь, как малышка увидела его в забитой свертками сумке. Нахожу (себе на удивление) маленький, в форме сердца, кусочек розового мыла, покрытый крошками пемзы. Объясняю девочке, что таким мылом легко отмывать грязные места.

Мысленные фразы: «Газету. Большую газету?»

Мысленная фраза (с которой осыпались почти все слова): «Достижение — это...».

Мысленная фраза (медлительным мужским голосом): «Да вот, в магазин понеслись».

Мысленная, неполностью запомнившаяся фраза (поучительно): «...и наоборот, как (насколько) интересно вам (это) знать, спрашивает женщина, и вы говорите, (что) очень интересно».

В небольшой лощине расположилась группа людей. Среди них оказывается никому не знакомый человек, которому (как чужаку) грозит с их стороны серьезная опасность. Чтобы спасти незнакомца, из среды этих людей выходит подросток (юноша), приближается к чужаку и крепко обнимает его, делая вид, что хорошо его знает, и что чужак — вовсе не чужак.

Мысленная, незавершенная фраза-пояснение: «Ведь следующий — хема, а кра(сный)...».

Одна из мысленных реплик при обсуждении вопросов, связанных с усыновлением детей: «На ребенка узнаёт». Это произнесено серьезно, рассудительно, мужским голосом.

Лежащий на спине, свернувшийся в защитный клубок ёж с торчащими во все стороны, светлыми на концах иголками.

Окончание мысленной фразы: «...по показателям, с Александром Сергеевичем». Речь идет о чьих-то показателях, сравнимых (или несравнимых) с показателями А.С.Пушкина.

В финале светлого полнометражного сна, среди персонажей которого была Ганна, говорю (прервав ее расспросы): «Ну ладно, пока!», и ухожу.

Являюсь единственным свидетелем (а возможно, соучастником) происшествия (не драматичного). Откликаюсь на просьбу журналиста рассказать, что произошло. Журналист владеет только английским языком, мне приходится туговато. Стараюсь держаться непринужденно, пускаю в ход все, на что способна, но заминок избежать не удается. Кстати приходится появление любопытствующей женщины, настырно пытающейся выяснить какую-то частность (возможно, не имеющую отношения к моему рассказу, а лишь привязанную к этому месту). Женщина смазывает мои заминки. Отвлекаясь, чтобы подать ей очередную реплику, получаю возможность лихорадочно подыскать в уме нужные английские слова, чтобы потом непринужденно произнести их журналисту (общение с женщиной велось на русском языке).

Малознакомый толстяк лет сорока изводит меня приступам своей ревности. Сбивает с толку, создавая невероятные ситуации. Внезапно возникает передо мной (его ровесницей), уличает в измене, превратно толкует мои поступки. Это было бы забавно, если бы он не относился ко всему слишком серьезно, с неизменным сарказмом осыпая меня дурацкими обвинениями. Не знаю, что делать. Имеет место вопиющее взаимонепонимание, диаметрально противоположное видение ситуаций. Его мышление изощренно, но туповато в своей узкой направленности. Начинаю терять душевное равновесие (однажды он даже имел нахальство позвонить мне со своими упреками по телефону). Где-то в середине сна не выдерживаю, говорю: «Да что это такое! Хотите, я расскажу вам свою жизнь?» Следует саркастический ответ, что я могу это сделать, но мне это не поможет. Рассказываю - его ничто не трогает. Он видит то, чего нет, я же способна лишь на безмолвное возмущение. Фактографическая канва его деяний не запомнилась, в памяти сохранился последний эпизод. Женщина, одна из второстепенных персонажей сна, должна передать мне какую-то мелочь. Договорились, что я спущу для этого из окна своей квартиры ведро на веревке. Выбираю не то окно, о котором мы договорились. Не исключено, что выбор пал на единственное, полускрытое эркером окно, именно из-за этого типа — я дошла до того, что стала предпринимать кое-какие меры предосторожности, чтобы сталкиваться с ним пореже. Старое покореженное ведро спущено вниз, женщина все не появляется. Потеряв терпение, отдергиваю краешек шторы, украдкой выглядываю наружу. На пустыре перед домом никого нет, ни души не видно и вдали. И тут перед окном, почти прижавшись к стеклу, возникает этот человек со своими хладнокровными упреками по поводу даже этой, безобиднейшей ситуации. Он так меня допек, что я отмахнулась от мысли, как он смог оказаться на уровне второго этажа. Сон был похож на комедию положений. С моей точки зрения тип вторгся в мою жизнь незаконно. Но судя по его последовательному поведению, он как бы имеет к этому основания (о которых мне ничего не известно). Он считает, что я принадлежу ему (или что-то в этом роде), бред какой-то (лица преследователя я не видела, хоть и провела большую часть сна нос к носу с ним).

В этом сне фигурировал Рэм, а меня учили делать (нарочно) что-то не по правилам – нарезать корни (кажется, сельдерея) не тонкими дольками, а толстыми.

Мысленная фраза (женским голосом): «78034» (по глупости записала ночью цифры, а теперь не могу вспомнить, каким именно образом они были озвучены).

Мысленная фраза: «И пошли мы в ту сторону, где зимние вишни расцвели». (речь идет о диковинке, о виде вишневых деревьев, расцветающих посреди снежной зимы).

В сопровождении Пети иду в родильный дом. Входим в большое здание со множеством больничных отделений, плавно переходящих одно в другое. Не сразу находим нужное. Не по вывеске (их там нет), а по медперсоналу - я узнаю многих, так как прихожу сюда уже второй раз. Петя дал мне там попить.

Мысленный диалог (женскими голосами): «Есть чай?» - «Да, да!» - «Ой, я чаю пить хочу».

Незапомнившееся продолжение сна предыдущей ночи. [см. сон №1138] 

Мысленная, неполностью запомнившаяся фраза (женским голосом, буднично): «... а вот денег нету».

Мысленная фраза: «Но ведь мама кое-что еще знает».

Мысленные фразы: «А как же еще (сказать)? Желтые матери слюни?» (слово в скобках подразумевается).

Сидим с Петей на длинной скамье, лакомимся орешками, горкой насыпанными между нами. Замечаю, что Петя берет орешки из кучки мужчины, сидящего на соседней скамье, за нами. Что-то говорю по этому поводу, Петя отвечает: «Я иногда и ему даю, а что это значит? Ум хорошо, а два, как говорится, лучше».

Мысленная, неполностью запомнившаяся фраза: «...друзья — друзья, мимолетные знакомые».

Мысленный, с пробелом запомнившийся диалог (женскими голосами). «Вам что, помидоров не нравится?»  -  «Да, ... помидоров не нравится».

Безостановочно, в мажорном ключе мысленно напевается одна и та же фраза: «Не так просила, не так просила, не так проси-, не так проси-, не так просила».

Прихожу в какую-то инстанцию, что-то выяснить. Меня опережает другая посетительница, застреваю из-за этого на пороге кабинета, поневоле слышу не предназначенный для моих ушей разговор. Вошедшая выражает преданность хозяйке кабинета, и преуспев в этом, получает новое задание. Запомнилась последняя фраза: «А теперь — на две трети вседозволенность и импровизации, но они будут пресекаться» (пресекаться Свыше, если окажутся чрезмерными). Бегло предстает темноватая периодическая асимметричная кривая со срезаемыми макушками отдельных, слишком выпирающих амплитуд. Новое задание выдается визитерше в отношении меня, это я буду объектом импровизаций и вседозволенности. Попасть на прием к хозяйке кабинета не удается, возвращаюсь домой, утешаясь тем, что могу по крайней мере извлечь незапланированную пользу из невольно подслушанного. Смогу выяснить, ужесточился или смягчился режим воздействий на меня. Листаю дневник в поисках записи, зафиксировавшей характер воздействий, применявшихся в отношении меня до сих пор.

Обрывки мысленной фразы: «Но больше всего ... которые ... не собаке и кошке, а...».

Мысленные, с пробелом запомнившиеся фразы (мужским голосом, печально): «Куда вы ...? Мне все равно ничего не скажете — я все равно ничего не понимаю».

Панорама светлого города. Точка созерцания плавно, неторопливо опоясывает (по идеальной окружности, против часовой стрелки) городской центр. Не завершив полного оборота, разворачивается в обратную сторону, и теперь демонстрирует то, что находится снаружи траектории. Мельком панорама дается неподвижной, из другого источника, сверху (при этом видится обозначенная тонкой черной линией часть траектории точки созерцания).

Раскрытая книга с пожелтевшими от времени страницами и вышедшими из употребления ятями. Некоторые слова небрежно помечены красным фломастером, хвостики меток кое-где на краях слов смазаны вниз. Возникает ощущение, что это потеки крови, что слова кровоточат. Внимательно всматриваюсь. Решаю, что впечатление нерелевантно - у фломастера иной, не алый оттенок красного цвета.

Мысленная, неполностью запомнившаяся фраза: «Я умоляю вас...».

Мне снится, что я, уже, якобы, вернувшись домой, СПЛЮ в своей кровати, и внезапно просыпаюсь с ощущением сильной опасности (не по отношению ко мне лично), исходящей из того места, где я в действительности ночевала этой ночью.

Несколько раз в течение ночи повторяется мысленное бессловесное собщение, предупреждающее, что я подвергаю себя чрезмерным нагрузкам, слишком интенсивно и подолгу работая за компьютером. Сообщение сопровождается незапомнившейся илюстрацией.

Мысленные фразы (женским голосом): «Почему вы говорите, чтоб я позвонила? А вы что делаете?»

Сижу (в числе большого количества гостей) за столом, что-то рассказываю. Хозяин дома слушает молча, Фуфу (которая меня сюда привела) моей разговорчивостью недовольна. Рассматриваю корешки бесчисленных книг, потом оказываюсь в игровой комнате детей хозяина дома (которых, по словам Фуфу, у него четырнадцать). Площадь комнаты, по моим прикидкам, была порядка 150 кв.метров (мельком подумалось, что помещение такой площади в этом доме поместиться не может). На полу, покрытом серым ковровым покрытием, разбросаны крупные игрушки, на стенах - шведские стенки. Дети, мал мала меньше, мирно играют. С изумлением вижу, как то одно, то другое дитя стремительно взмывает в воздух и переносится из конца в конец комнаты. Присмотревшись, обнаруживаю, что они используют подвешенные к потолку ременные корзинки, снабженные пультами управления. Ребенок садится в корзинку, просовывает ножки сквозь переплетение ремней, берет пульт и перемещается в желаемом направлении. Детям захотелось что-то сделать с помощью одной такой корзинки. Облепили меня, просят помочь. Просьбу можно выполнить, лишь забравшись в корзинку, о чем не могло быть и речи — я, совсем как наяву, безумно боюсь высоты. Говорю, что попробую помочь, но в корзинку не полезу ни за что. И мне удается сделать то, что просили дети (для этого руки и ноги мои на время сильно удлиннились). Дети воспринимают все как должное, так как фиксируют внимание на конечном результате. Я же, зная, каким образом результат достигнут, обрадовалась. В финале сна мне становится каким-то образом ясно, что я была приглашена в этот дом на предмет негласного выяснения совместимости с детьми (как потенциальная няня) и что проверку я выдержала.

В читальном зале ко мне подсаживается и заводит разговор мужчина в темной одежде. Я не расположена вести беседу, отвечаю лишь из вежливости. Мужчина делает вид, что не замечает этого. Держится участливо, как ни в чем не бывало продолжает расспросы. Из  запомнившейся части диалога можно увидеть, насколько он в этом преуспел. Он (услышав, что мой муж умер): «Вы его потом хоронили?» Я (с недоумением): «Да». Он (сочувственно): «Да, я знаю, это очень тяжело... А почему вы опоздали на свадьбу?» Распространяюсь о своей рассеянности. Он (ободряюще): «Ну, это ничего». Чуть помолчав, говорит: «Ему нужно выйти к людям». Я: «???» Он демонстрирует реальную (юношескую) фотографию умершего мужа, и водя по ней пальцем, объясняет: «У него взгляд высокомерный и надменность в изгибе губ». Говорит: «Вот» и кладет передо мной газету. Я: «Что это?» Он (давая понять, что прекрасно помнит, что я не верю в гороскопы): «Гороскоп». Бросаю взгляд на газету — это страничка гороскопов на текущий день. Бормочу что-то нечленораздельное, засовываю газету в верхний ящик стола и приступаю к прерванной работе.

Войдя в ванную, вижу слабый, истекающий из сливного отверстия поток мутной воды. Почти мгновенно он превращается в мощную бурную, мутно-грязную струю, хлынувшую вглубь квартиры. Входная дверь открыта, но поток течет в противоположном направлении. Состояние духа спокойное, лишь слабо беспокоюсь насчет вещей. Квартира (в сравнении с реальной) распространяется влево, там ощущается ее темная половина. Поток устремляется именно туда, оставляя нетронутой остальную часть жилья (по крайней мере не заливая ее так бурно). Глубина потока с треть метра, а сила такова, что он мог бы, пожалуй, сбить человека с ног. Однако у меня, пока я перемещалась по квартире, не было с ним контакта. Я была сама по себе, а неиссяемый мутно-грязный поток — сам по себе.

На спортивной площадке стоит лошадь. По обе стороны седла сидят, лицом друг к другу, двое взрослых, подстраховывающих девочек. Те по очереди разбегаются и вытянув вперед руки и скользя животами по седлу, перепрыгивают через лошадь.

Мысленные фразы: «Если заказчик... Тот, кто... Пользователь». Идет подбор определения взамен первого, произнесенного машинально и признанного неудачным. Второе отвергнуто в связи с затруднением его завершения. И вот тут-то вдруг выскочило - само по себе - третье, подходящее, что подчеркивается интонацией.

Мысленные фразы (тихим женским голосом): «Спрячем вместе. Сейчас немножко...» (фраза обрывается).

Читаю раскрытую посредине большую, красиво напечатанную книгу (не запомнилось, на каком языке). Понимаю текст (ночью я записала, что читала «о каком-то случае очень юного человека, пошедшего в солдаты»).

Небольшой продолговатый участок взрытой темно-коричневой земли и пучок тонких черных волнистых стержней. Верхние концы стержней уходят куда-то наверх, нижние погружены во взрытую землю. Изображение иллюстрирует, как в разум (в сознание?) вводят что-то страшное, но необходимое для его пользы.

Еще один, совсем уж незапомнившийся мой монолог.

Длинная мысленная тирада, произнесенная вялым монотонным мужским голосом, на вялом бледно-сером фоне. Она практически не задевала моего сознания, пока я вдруг не спохватилась, что ее нужно записать. Удалось ухватить последнюю фразу: «(Я) забыл, как вас зовут-то» (фраза адресована единичному лицу).