Я будто бы не сплю, мысли о том, о сем посещают меня чередой (особо не задерживаясь). Вдруг чувствую, что не могу перестать думать о чем-то очередном, чепуховом. Происходит НЕВИДИМОЕ НАСИЛИЕ, воздействие извне, заставляющее продолжать думать о чем-то, совсем неинтересном. Ощущение непонятного постороннего воздействия было очень неприятным. К тому же я не абсолютно уверена, что это мне лишь снилось.
Несколько темных непрозрачных стаканов (раза в полтора больше обычных, чайных), в каждом с десяток темных стержней. Стаканы переносятся с места на место, перемещаясь друг относительно друга, то исчезая за правой границей поля зрения, то появляясь оттуда снова. Кто-то (или что-то?) стремится расщепить стержни - каждое исчезновение стаканов означает, что осуществляется такая попытка. Стержни каждый раз возвращаются неповрежденными. Не запомнилось, остались ли они целыми в последнее появление - кажется, некоторые частично расщепились. Слово "расщепление" не мое, оно из сна, а стержни были как бы душами или иным подразумеванием людей.
Прихожу в какую-то инстанцию, что-то выяснить. Меня опережает другая посетительница, застреваю из-за этого на пороге кабинета, поневоле слышу не предназначенный для моих ушей разговор. Вошедшая выражает преданность хозяйке кабинета, и преуспев в этом, получает новое задание. Запомнилась последняя фраза: «А теперь — на две трети вседозволенность и импровизации, но они будут пресекаться» (пресекаться Свыше, если окажутся чрезмерными). Бегло предстает темноватая периодическая асимметричная кривая со срезаемыми макушками отдельных, слишком выпирающих амплитуд. Новое задание выдается визитерше в отношении меня, это я буду объектом импровизаций и вседозволенности. Попасть на прием к хозяйке кабинета не удается, возвращаюсь домой, утешаясь тем, что могу по крайней мере извлечь незапланированную пользу из невольно подслушанного. Смогу выяснить, ужесточился или смягчился режим воздействий на меня. Листаю дневник в поисках записи, зафиксировавшей характер воздействий, применявшихся в отношении меня до сих пор.
Проявив слабость, решаю обратиться к психиатору, мне кажется, что силы мои на исходе. Оказываюсь в большом казенном здании, в ожидании очереди сажусь на скамью. Когда передо мной остается два-три человека, иду ближе к кабинету. По телу пробегает, на миг отключив меня, волна (ощущение было настолько натуралистичным, что его в полной мере почувствовала не только Я-снящаяся, но и Я-сновидящая). Сажусь, пробую мысленно подготовиться к предстоящему разговору - что я скажу психиатору, что смогу ему сказать? Осознаю, что не смогу сказать абсолютно ничего, потому что «у меня нет для него ни единого слова». Получается, что входить к нему незачем (ощущение, что у меня нет для него ни единого слова, было отчетливым, категоричным).
Служащая почтового отделения уверяет, что возвращенная мной магнитная карточка телефонных разговоров частично использована. С недоумением говорю, что этого не может быть, перепираемся. Вижу вокруг себя людей в черной одежде, ощущаю стремительное угасание разума - жарковатое облако заполняет тело. Понимаю, что люди явились забрать меня, и это произойдет с минуты на минуту, как только облако погасит последние крупицы разума. Вяло готова и отдаться в руки этих людей и противиться этому (психически, борясь за разум). Мысленно взвешиваю варианты, вяло склоняюсь все же ко второму (визуальный ряд воспринимался условно, эмоции — отчетливо, а ощущения заполнившего тело облака и угасания разума были даже чрезмерно реалистичными).
Начало сна, когда я находилась вне дома, не запомнилась. А теперь жду дома визитера, с которым должна о чем-то поговорить. Он появляется, садимся (за неимением стульев?) на кровать, я в изголовье, он — в изножье. Не успеваю и рта раскрыть, как все мое существо заволакивает как бы наркозом, чувствую, что отключаюсь. Процесс имеет протяженность во времени, в течение которого отчетливо, но безвольно осознаю свое состояние (получается, что воля отключается раньше сознания?) Очнувшись (по-прежнему сидя на кровати), обнаруживаю, что квартира моя изменилась. Стала больше, внутренние двери исчезли, межкомнатные перегородки не доходят до потолка, так что вся она свободно просматривается. В ней находятся активные люди (обоего пола), имеющие отношение к селению Адамс. Хозяйничают, не обращая на меня внимания. Мой несостоявшийся собеседник тоже с ними. Кто-то вскользь говорит мне, что скоро сюда привезут на хранение мебель (кого-то из ихних). Возмущенная самоуправством, заявляю, что это невозможно, квартира съемная, я скоро с нее съезжаю. Последнее не соответствует истине, при желании ложь легко могла быть обнаружена, но я иду на риск. Мои слова принимаются к сведению (с досадой) и, кажется, хоть от чужой мебели я буду избавлена. Все чем-то сосредоточенно, энергично занимаются. Их количество увеличивается, они заполонили все углы. В том числе тот, где в укромном месте лежала моя сумка. Когда угол освободился, вспоминаю про сумку, иду проверить, там ли она (и возможно, забрать). Сумка исчезла, это меня огорчает, с ее пропажей я лишалась документов и почти всех денег. Пытаюсь выяснить, где она, меня не слушают (а возможно, и не замечают). Нахожусь среди них, как инородное тело. Кто-то говорит: «Ты привыкла видеть только взрослых». Имеется в виду, что если раньше я видела лишь взрослых селян, то сейчас увижу детей. Оглядываюсь, вижу несколько нарядных детей в возрасте примерно от шести до двенадцати лет (увидела лишь после того, как мне на них намекнули). Дети прекрасно выглядят и веселы. Одна, самая маленькая озорница раскачивается вниз головой, повиснув на подколенках на водопроводной трубе в туалете. Внимание переключается на двоих взрослых, пристально смотрящих наружу сквозь большое, во всю стену окно. Детей я видела в правой части квартиры, а эти двое сидят за письменным столом в угловой левой комнате и напряженно, неотрывно смотрят на что-то, находящееся за окном. Такое впечатление, что осуществляют бесконтактное воздействие. Смотрю за окно. На фоне фантастической панорамы города, под огромным, растущим у окна деревом на сочном газоне лежат на подстилке и изображают отдыхающих двое селян — грузный мужчина и хрупкая женщина. Оба прижимают к груди младенцев, старательно изображая, что это их собственные дети. У младенцев неважнецкий, полуживой вид. Мне показалось, что сидящие за письменным столом воздействуют именно на лежащих на газоне.
Поясное изображение молодой широколицей женщины - будто бы той самой, которая осуществляет (но не в данный момент) воздействия на меня (нечетко видимое лицо ее мне незнакомо).
Живу в крошечной квартирке квартала Старые Ручьи, появившийся хозяин предлагает внести квартплату за год вперед. Чтобы не обострять отношения, отвечаю, что подумаю, он уходит, я ложусь спать и засыпаю. Несколько раз ощущаю волновые воздействия, вижу во сне стоящих в мелкой серой воде птиц, похожих на уток с темным оперением и белыми пятнами на голове. Просыпаюсь (не открывая глаз), чувствую себя не в своей постели в Старых Ручьях, а совсем в другом месте. Понимаю, что во время одного из волновых воздействий, вводивших меня в состояния беспамятства, меня похитили и унесли далеко от дома. Обнаруживаю, что лежу на земле, в небольшой полусмятой, герметично закрытой палатке, находящейся на залитом солнцем равнинном пространстве. Справа (снаружи) сидит, положив руки на палатку, молоденькая симпатичная апатичная девушка, левее находится молодой человек, видимый темным силуэтом. Оба спокойно ждут, когда в палатке кончится воздух, я начну биться от удушья, а они, все так же спокойно, будут придерживать палатку и подпитываться (или подпитывать находящихся поблизости товарищей) энергией моей агонии. Неясно было лишь, оставят ли меня в живых, пока воздуха в палатке достаточно, хоть она и выглядит уже, как полуспущенный мяч. Не шевелясь, трезво, спокойно оцениваю ситуацию: уготованного не избежать, на спасение рассчитывать нечего (я даже особенно не задерживалась на этих мыслях), но пока я еще могу дышать, что и делаю, паника мне не поможет. Отстраненно представляю, как буду биться в агонии, а эти двое, снаружи, будут меня придерживать (через ткань палатки), воображаемое на миг визуализируется, но до финала еще есть время, волноваться рано. Тут глаза мои приоткрываются - и я обнаруживаю себя в своей реальной постели.
P.S. Обдумывая сон перед тем, как его изложить, я со слабым удивлением отметила, что какая-то часть моего Я проявила неудовольствие, разочарование тем, что приоткрыв глаза, я прервала сон, и теперь невозможно узнать, чем бы он закончился.
Большой конструкторский отдел со множеством столов, здесь находятся лишь Мона и Сафт, пригласившие меня для помощи. Вскоре настораживает их вкрадчивое поведение, наигранно небрежный вид отдает фальшью, вспоминаю, что пару раз уже помогала им (не обратив внимания на неуловимо смутные тогда подозрения), сейчас же почти уверена, что предпринимается попытка захвата (временного психического пленения). Деликатно отказываюсь, на меня вкрадчиво наседают, пытаясь принудить сделать работу, которую якобы сегодня нужно сдавать, всего-то, по их словам, ничего — перевести с языка на язык десяток названий населенных пунктов и вписать их в туристические схемы для прибывающих экскурсантов. За близлежащими столами ненадолго возникают смутные люди, якобы ожидающие эти схемы. Все отчетливей ощущаю подвох. Почему они сами не сделали эту работу? И слишком уж в унисон они поют, пытаюсь нащупать что-нибудь более существенное в подтверждение своих подозрений. Мона протягивает свернутую географическую карту какой-то страны, разворачиваю — на светло-песочном фоне жирным шрифтом напечатаны названия населенных пунктов, их тут не десять, а в десятки раз больше. Если сегодня первый день недели и если это так срочно, почему они не сделали эту работу за выходные? Да они просто нахалы, распаляюсь я внутренне, а они не оставляют вкрадчивых попыток. Вне себя от дикого всплеска гнева, отшвыриваю карту, выскакиваю из помещения, бегу вниз по широкой светлой лестнице, прочь от Моны и Сафта, и вдруг... и вдруг вспоминаю о Пете, ведь он остался там, но я не могу вызвать его, он должен завершить какую-то работу. От всей души надеюсь, что по завершении он не попадется на уловки Моны и Сафта. Прокручиваю это в голове несколько раз - что не могу позвать Петю (потому что он должен там что-то доделать), и что у него хватить проницательности в отношении истинных намерений тех двух лиц.
Люди рассказывают длинную историю о том, как собака, привязавшаяся к бездомному мальчику-бродяжке, не давала возможности оказать ему помощь. Не подпускала этих людей к нему, тут же принимаясь громко лаять. Параллельно рассказу события предстают в своей истиной реальности, предшествующей (по шкале времени) рассказу этих людей. Запомнился последний эпизод. Несколько человек сгрудились вокруг мальчика на правом краю поля зрения. Якобы собираясь подстричь, ведут его за собой (влево). Глаза мальчика закрыты, его ведут в спящем состоянии. Собака (лабрадор) громко лает. Мальчик, не открывая глаз, спрашивает: «Что она (собака) говорит?» Ему отвечают: «Что ты спишь». Мальчик сонным голосом повторяет: «Я сплю». Между визуальным (документальным) материалом и сокращенной версией, изложенной устно, имеет место настораживающая разница. В том, что и как рассказывали люди, сквозит фальшь, подталкивающая предположить недоброе. Это ощущение превалирует над в общем-то разумным предположением, что собака в своей настороженности не застрахована от ошибки.
Мысленный диалог: «А если отказаться от жизни?» - вкрадчиво, наивно-провокативным тоном говорит женский голос. Мужской бесшабашно, с жаром отвечает: «Да это в тысячу раз лучше, чем тысячу раз...» (фраза обрывается).
Незаметно для себя переведена в измененное состояние сознания (чтобы выяснить, что при этом произойдет). Я должна воспринимать это как произошедшее спонтанно (без постороннего вмешательства). Те, кто это проделывает, не показаны. Появляются два одинаковых, смутно видимых прямоугольных элемента, расположенных над чем-то неразличимым. Левый элемент означает (или включает?) обычное состояние сознания, правый — измененное. В момент переключения левый элемент расплылся, расфокусировался, а правый стал более четким, навелся на резкость. [см. сон №2551]
Несколько крепких субъектов наседают на худощавого человека. Их агрессия вербальна, это вид психической атаки, имеющей целью дезориентировать, сбить с толку (явно не останавливаясь на этом). Они засыпают человека ворохом слов, они напористы, всё разыгрывается как по нотам. Человек захвачен врасплох, ошеломлен. Но несмотря на неравенство сил, капля здравого смысла им не утеряна. На утверждения Угнетающих он отвечает не пассивным «Да», а более разумным «Да, а что?» (в смысле, ну и что). Не находясь в этом сне, воспринимаю субъектов именно как Угнетающих — угнетающих психику человека.
Появившиеся в помещении люди направляют на меня воздействия. Сохраняю спокойствие, максимально возможную сосредоточенность. Отдаю себе отчет, что смогу противостоять, лишь пока распоряжаюсь сознанием. Твердо уверена, что если не расслаблюсь, со мной будет все в порядке. Хотя их несколько, а я одна. Хотя они действуют профессионально, а я понятия не имею, что они мне делают. Вот только неизвестно, как повернется дело, если они вздумают мое сознание приглушить. Почти не сомневаюсь, что они пойдут на это, но пока держусь (типы действовали молча, четко, привычно, и для некоторых манипуляций использовали инструменты).
Мы, компания друзей (или соседей) как-то общаемся. К нам временно прибивается (не смешиваясь с нами) молодая семья чужеродцев — муж, жена и грудной ребенок. Это тихие безобидные, никому не мешающие люди, собирающиеся уехать. Сейчас мы все находимся в просторной жилой комнате, каждый занят чем-то своим. Пришлая семья расположилась на старом коврике в дальнем правом углу. Идиллию нарушает бесшумно проникший в квартиру отряд Службы Безопасности. Чужеродцы в мгновение ока оказываются в кольце солдат с вилами в руках. Вилы угрожающе наставлены на пленников. Раздается отчаянное «Нет! Нет!!!» женщины. Она лежит на коврике, сидевший на ней малыш начинает падать за спину матери. С содроганием думаю, что он расшибется (дергаюсь было, чтобы поддержать его, но нахожусь для этого слишком далеко, в другом конце комнаты). Ребенок падает мягко, и даже не плачет, мать тут же подхватывает его. Отряд действует четко, слаженно, привычно. Но солдаты — по нелепой ошибке или недоразумению? - видят в безобиднейшем семействе чуть ли не террористов, предполагают в любой момент возможность взрыва. Они нервничают, их руки бьет дрожь. Сон пару раз крупным планом показывает эти руки, сжимающие вилы. Излучаемое отрядом запредельное психическое напряжение угрожает затопить нашу комнату. Вижу своих товарищей неподвижно застывшими, остро чувствую исходящий от отряда, нарастающий страх. Этот НЕ МОЙ СТРАХ сейчас поразит, захлестнет меня. Чтобы защититься, не поддаться ему, мысленно говорю себе: «Надо смотреть, чтобы знать, как это происходит» (знать впредь, на всякий случай). Как только твердо себе это сказала, все в тот же миг исчезает - и я просыпаюсь.
Мысленное рассуждение о способе бессловесного психического воздействия. Запомнилась последняя фраза: «На каком-то конкретном или случайном человеке останавливается взгляд...» (фраза обрывается).
Рассматриваются средства, регулирующие действия психики. Запомнилась фраза, относящаяся к последнему из четырех их видов: «Транквилизаторы парализуют нападение».
Кто-то мягко, настойчиво, мысленно в чем-то меня убеждает. Это сопровождается невнятным, дымчато-серым изображением. Один из бесформенных объектов олицетворяет меня. Второй, более мелкий, пристроившийся у меня под боком, олицетворяет ту, которая производит внушение. Не запомнилось, о чем шла речь — не исключено, что и во сне мной воспринимался лишь тон убеждения (по крайней мере на сознательном уровне). [см. сон №4437]
В финале сна на меня наседают смутно видимые светловатые фигуры. Мягко, настойчиво (кажется, бессловесно) советуют сменить пассивную позицию на активную, прейти к действиям (имеются в виду действия как таковые). И вот я стою перед находящимся посреди этой комнаты столом и кладу на край прямоугольной столешницы маленький (с лесной орех) темный предмет. Он символизирует мои подразумеваемые действия (якобы совершенные под нажимом указанных лиц).
Вселившись в новый дом, спускаюсь со своего этажа, иду изучать окрестности. Иду наугад, между такими же новыми светлыми домами, по незаасфальтированной, с редкой растительностью земле. Неожиданно вижу озеро. Я ошеломлена. Смотрю на него с кручи, почти не веря глазам. Как оно могло оказаться так близко от моего дома? Испытываю почти восторг. Редкие купальщики бродят по воде — я тоже теперь смогу ходить сюда купаться. Справа видится несколько больших ярких, туго натянутых палаток. Спускаюсь к воде, сероватой, не очень прозрачной, с сыпуче-земляным берегом. Вижу мужчину, осторожно несущего в поднятых руках ребенка. Тело ребенка по горло засыпано прибрежной землей, глаза закрыты, лицо неподвижно. Мужчина входит в озеро, осторожно опускает руки в воду, земля постепенно опадает, малыш открывает глаза и довольно, хитровато улыбается. Поворачиваю обратно. Застреваю на участке крутого, почти отвесного склона, под которым идет дорога. Я и спрыгнуть боюсь и сползти тут нельзя (не за что ухватиться) и обойти не могу (мне не сдвинуться с места, сижу на корточках, не шелохнувшись, рискуя свалиться). После нескольких осторожнейших пробных телодвижений оказываюсь внизу, на дороге. Краем глаза замечаю на обочине, под деревьями, белобрысого малыша. Въедливым пронзительным писклявым голосом он кричит своей маме: «Да?! Голосуем обувью в Москву!» Смутно видимая молодая женщина, смущенная тем, что оглашаются семейные секреты, ненатуральным тоном бормочет: «Да я вроде бы тут уже привыкла». Мельком, условно видятся сидящие за круглым, покрытым белой скатертью столом родители малыша и он сам. Они называют числа — запомнилось число «Сорок один». Предполагаю, что это размер обуви, что так семейство привыкло «голосовать обувью», гадать, стоит ли им вернуться в Москву. А у меня — своя проблема, я не помню (или не знаю) название своей новой улицы и не помню дорогу домой. Упрекаю себя, что не записала адрес. Вспоминаю кое-какие приметы, появляется слабая надежда, что эти ориентиры (с помощью прохожих) мне помогут. Нерешительно иду в ту сторону, откуда пришла. P.S. Этот сон подпитал меня энергией.
Мысленный, с пробелом запомнившийся диалог (мужскими голосами). Рассудительно: «...так после двадцатого марта». - Жизнерадостно: «После двадцатого мая».
Из окна салона вижу в ночной темноте непонятную возню справа от стоящего под окном дерева. Спустя некоторое время опять оказываюсь у окна, смотрю туда же. В рассеивающейся мгле видится большая светлая собака, энергично, с короткими подвываниями что-то роющая в том месте. Вижу погруженную в землю коническую корзину для мусора, обод ее выступает над поверхностью земли, на дне находится что-то темное, невнятное. Собака роет то, что находится в корзине, подвывает, покусывает обод, и все это безостановочно, нервозно. Вижу (смутно) темную рану у нее на животе с частично выпавшими, прилипшими к шкуре внутренностями.
Мысленная, почти неуловимая фраза (женским голосом): «Где-то наш детеныш».
Морской международный круиз. Обсуждаем предстоящую вечеринку. Предлагаются к приготовлению различные (любимые) закуски, повторяю в уме (или записываю) перечень продуктов, которые следует закупить. Всё готовим, и вот уже сидим за столом. Вижу блюдо с обсыпанной тертым сыром клубникой. Оно тоже было упомянуто, но мы, как я вспоминаю, забыли его приготовить. Встречаюсь взглядом с одной из наших попутчиц (кажется, француженкой), предложившей это блюдо, а теперь с упреком сказавшей: «Я приготовила сама».
Стою на балконе одного из срединных этажей, собираясь перебраться на соседний, правее и ниже. Представляю, как перелезаю через ограждение и перепрыгиваю с кромки левого на кромку правого, судорожно вцепляясь руками в его перила. Проигрываю это в воображении несколько раз, отчетливо осознавая, насколько рискованна моя затея. Тем более, что правый балкон принадлежит этой же, двухуровневой квартире, и на него можно попасть, просто спустившись по внутренней лестнице (этот вариант мельком, условно предстает). Но я не принимаю его в расчет (без видимых причин). Представляю в очередной раз свой прыжок, смотрю на черные металлические прутья ограждения правого балкона (они видятся отчетливейше), холодею от жуткого страха, что могу не успеть ухватиться за них или что руки сорвутся, — и просыпаюсь.
В бескрайней толпе демонстрируют меткость стрельбы. На голове человека из толпы укрепляют мишень. Сверху, издалека, производят выстрел. Попадают именно туда, куда было задумано.
В конце сна изо всех сил кричу кому-то, предупреждая об опасности: «Назад! Назад!!»
Мысленная фраза (женским голосом): «Он оттаял совсем пред своими, весьма своеобразными восьмью женами».
Мысленная фраза (женским голосом): «Утвержден на вторую степень».
Мысленный диалог (женскими голосами). Издалека, вяло: «Все равно. У вас было лучше». - Энергично: «У вас было лучше, чем вообще».
В стакан с чаем малыш забрасывает крошки, соринки, и даже живых мух. Велю ему прекратить, заглядываю сверху в стакан — бр-р-р.
Мы с соседом стали замечать (по почти неуловимым признакам), что в наше отсутствие в квартиру кто-то наведывается. Со временем признаки становятся более явными, в квартире появляются котята — иногда один, иногда пара. Однажды видим настенную фарфоровую тарелку расколотой пополам (но продолжающей висеть на своем месте), из вертикального разлома выпячивается что-то типа трухлявой древесины. Решаем, что это дело рук соседского паренька, что он играл в мяч и попал в тарелку. Зовем его, за ним увязывается очередной котенок. Парень невозмутимо признается, что наведывается в нашу квартиру. Спрашиваю, как он открывает дверь, он спокойно отвечает, что с помощью ... (произносится непонятное слово). Спрашиваю, что это такое, он идет к себе, приносит и протягивает мне отмычку. Беру ее двумя пальцами, это крошечный, с ноготь, плоский блестящий ключик сложного профиля. Парень уходит. Держа отмычку двумя пальцами, снимаю со стены разбитую тарелку — теперь она воспринимается мной как принадлежащая соседям, несу обе вещи к ним.
Большую часть сна провожу в энергичных попытках изменить ход неблагоприятно складывающихся обстоятельств (это было своего рода отражением происходящего в несновидческой Реальности, там тоже дело касалось близкого, которому я стремилась помочь). Попытки ни к чему не приводили, что не сказывалось на моем упорстве, поскольку мной руководило чувство долга... Вторая (кратковременная) часть сна состоит из диалога между мной и жующей жевательную резинку девушкой (похожей на Молли). Я стояла в очереди, уже у самого прилавка, когда сбоку ко мне приблизилась незнакомая девушка, и жуя жвачку, поинтересовалась, как дела. Говорю, что в ситуации ничего не изменилось. Но перед этим спрашиваю то, что меня больше всего волнует. Спрашиваю, зависит ли ход событий от моих действий (имея в виду перелом в благоприятном направлении). Девушка, все так же жуя жвачку, отвечает, что не зависит... Третья часть сна посвящена моей деятельности в прежнем направлении, скорректированной с учетом услышанного.
Чудесное живое море в ряби мелких, освещаемых солнцем волн. Видна покачиваемая волнами яхта. На палубе — с десяток крепких мужчин в темной одежде. У одного куртка (или толстый жилет) красивого темно-зеленого цвета, оживляющего всю картину. Берег не виден, солнце угадывается на переднем плане. Не находясь в самом сне, с удовольствием смотрю на оживленные солнечными бликами волны.
Окончание мысленной фразы: «...а задняя стена была стертой и пластичной». Смутно видится фрагмент коричнево-горчичной пластилиновой стены.
Многократно повторившиеся рассуждения о сыновьях Принца Чарльза (Гарри и Уильяме).
Несколько военных стреляют из автоматов по автобусу, внутри которого выясняют отношения две враждующие группировки (самих выстрелов не видно и не слышно).
Мысленный диалог (женскими голосами). Спокойно: «Только когда она рассердилась». - Эмоционально: «Когда она рассердится...» (фраза обрывается).
Мысленная, незавершенная фраза: «Как только я начинаю говорить, сегрегация воли...». Судя по интонации, имеется в виду, что говорение есть следствие сегрегации воли (или ее проявление), а завершиться фраза должна тем, чтО происходит в результате.
Готовимся к экзаменам. Каждый сидит в своем углу большой квартиры и занимается своим предметом. Меня все время что-нибудь отвлекает. То хочется пожевать, то вдруг в помещении становится холодно. Куратор наблюдает за нами, изредка ненавязчиво давая советы. Когда в помещении похолодало, он подошел ко мне и намекнул, что в такой холод хорошо заниматься в теплом зале библиотеки. Не реагирую, предпочитая руководствоваться собственными представлениями. Одна из девушек вдруг запаниковала над конспектами, ей кажется, что она неспособна это одолеть. Говорю: «Ты только не отчаивайся. Когда что-то учишь и оно перестает лезть в голову, то отчаянье парализует способность к усвоению материала».
Мысленные фразы (спокойным женским голосом): «Зачем ты хочешь снять? Они прекрасно снимаются...» (фраза не завершена). Смутно видится напольная деревянная вешалка, к которой подходит женщина, намереваясь что-то снять.
Что-то обсуждая, спохватываюсь, что собеседники не знают используемых мной понятий длины и ширины. Беру подвернувшееся под руки длинное узкое полотнище занавески, объясняю, что такое длина. Демонстрирую короткое широкое полотнище занавески, чтобы объяснить, что такое ширина.
Мысленная фраза (молодым энергичным женским голосом, полувопросительно): «Я вас предупреждала».
Делегации предстоящего международного показа мод находятся в пути к месту назначения. Действие разворачивается на территории промежуточного стана, где расположились команды разных стран. Администрация российской команды везет набор до слез убогих нарядов и вынуждена предпринимать меры, чтобы отвратить взгляды своих манекенщиц от туалетов других стран. В ход идет сочиняемая на ходу чушь. Мне, как и остальным, было уготовано невзрачное убожество, но я засмотрелась на умопомрачительное испанское платье, заключенное в специальный футляр (на манер музейного экспоната). Не могу отвести от него взгляда. Стоящий поблизости администратор подсказывает младшему коллеге, чем можно меня отвлечь. Например, сказать, что в испанском платье мне будет «жарко» (хотя стоит прохладная погода), и что-то еще в том же духе. Платье оказывается в моих руках. Прикладываю его к себе, подхожу к высокому настенному старинному зеркалу. Убеждаюсь, что платье мне идет (хотя не вижу в зеркале своего лица). Но платье слишком велико, прикидываю, можно ли его подкоротить, осуществимо ли это. Завершается сон мысленной фразой (или она появилась независимо от этого сна?): «А мальчик и девочка превратились в одно существо с одинаковыми первичными и разными вторичными половым признаками».
Мысленная, с пробелами запомнившаяся фраза: «Иными словами, для ... и ...». Предстает экран компьютера, заполненный текстом, содержащим и эту фразу. Обращаю внимание на непропорционально большой интервал между одной из ее пар слов, решаю недочет исправить.
Иду (в качестве постороннего лица) по высокой эстакаде производственного цеха, мимолетно проваливаюсь ногой в выемку дощатого настила. Оказываюсь в другом месте, случайно узнаю, что молодого одинокого (незнакомого мне) мужчину должны лишить жизни. Из сочувствия решаю разделить с ним судьбу. Оказываемся в большой пустой, без окон, запертой комнате (камере?), где будем умерщвлены. Мужчина (видимый условно) будто бы и не замечает происходящего (или оно не кажется ему достойным внимания). Достает белоснежный лист бумаги, где красивым почерком что-то написано (стихи?), читает вслух. Находясь рядом, не слышу ни слова. Он читает, а я не могу не думать о предстоящем. Мне каким-то образом известно, какая смерть нас ожидает - здесь будут медленно повышать температуру, пока мы не скончаемся. Воображение рисует картины агонии — две смутные, скорчившиеся на полу фигуры. Рассудок озабочен вопросом, удастся ли до конца сохранить человеческий облик. Дверь в передней стене открывается, в камеру входит смутно видимая женщина. С серьезным видом, не глядя в нашу сторону, пересекает камеру в направлении второй двери (в задней стене). Успеваю спросить, будут ли люди видеть нашу агонию. Женщина на ходу, не оборачиваясь, коротко, бесстрастно роняет, что мы невидимы. Имеется в виду, что мы являемся НЕВИДИМКАМИ уже сейчас, и останемся таковыми до конца.
Восприняв (или от кого-то услышав) нечто впечатляющее, восклицаю: «Какая ... история!» (часть слов не запомнилась). Собираюсь пересказать ее находящейся рядом, условно видимой сестре.
В финале длинного спокойного сна, отвечая на уточняющие вопросы о ценах, говорю: «Потому что я спряталась где-то и подслушала». Я произнесла эту фразу наяву, шепотом, и она меня разбудила.
Мысленные, издалека донесшиеся фразы (женским голосом): «Не сразу. Ты видишь, как хорошо все получается».
Войдя в ванную, вижу слабый, истекающий из сливного отверстия поток мутной воды. Почти мгновенно он превращается в мощную бурную, мутно-грязную струю, хлынувшую вглубь квартиры. Входная дверь открыта, но поток течет в противоположном направлении. Состояние духа спокойное, лишь слабо беспокоюсь насчет вещей. Квартира (в сравнении с реальной) распространяется влево, там ощущается ее темная половина. Поток устремляется именно туда, оставляя нетронутой остальную часть жилья (по крайней мере не заливая ее так бурно). Глубина потока с треть метра, а сила такова, что он мог бы, пожалуй, сбить человека с ног. Однако у меня, пока я перемещалась по квартире, не было с ним контакта. Я была сама по себе, а неиссяемый мутно-грязный поток — сам по себе.
Прихожу в учреждение за справкой. Служащая занята, приходится долго ждать. Я то выхожу наружу (кажется, у меня была книга, и я ее почитывала), то возвращаюсь к стойке. Наконец барышня отпустила клиентов, переделала все свои дела, однако тут возникает старушка. Что-то бурчу. Барышня отвечает, что это их знакомая старушка, делами которой необходимо сейчас заняться. Старушка заходит за стойку, они раскрывают книгу, начинается урок (для старушки). Текст напечатан крупным красивым старославянским шрифтом. Старушка превращается в крепкую женщину средних лет, голова по самые брови обвязана темным платком, в своих темных одеждах она становится похожей на богомолку (в том числе лицом). Мне велят записаться на прием. Говорю, что не могу знать заранее, когда смогу придти. Велят принести справку о часах работы. Отвечаю, что у меня нет работы, но иногда я страдаю головными болями. Появляются вторая служащая и молодой человек. Первая велит второй оформить мне справку.
Мысленные, с пробелом запомнившиеся фразы (постепенно распаляющимся мужским голосом): «И потом, если ... зачем занимать два кресла? Освоим соперничество!!» (в последнем слове слышится чуть ли не рычание).
Несколько раз повторившийся сон.
Мысленная фраза (мужским голосом, в мажорном тоне): «Давайте почему-то даже поцелуемся».
Многолюдное застолье (похожее на собрание или тематический банкет). Встаю, и тут же, у стола, одеваю пуловер, а немного погодя - еще два. Происходящее имеет скрытый смысл - одевание первого пуловера запланировано заранее, второй я приняла решение одеть в связи с внезапно возникшими обстоятельствами, а третий — по косвенному указанию Руководительницы (она громогласно заявила, что это «кому-то обещала»). Пуловеры были просторными, однотонными, сочных, ярких цветов, натянула их на себя с легкостью, а поверх одела, тоже через голову, куртку (типа ветровки) невзрачного серого (или защитного) цвета. Боковым зрением отмечаю, как кто-то проделывает нечто подобное. Начинаю все снимать - ветровка снялась без проблем, а в верхнем пуловере застреваю с поднятыми руками, чуть не задохнувшись. Ощущение было непередаваемо тягостным, сердце чуть не остановилось. Почти обреченно задерживаю дыхание, приготовившись к худшему (к этому и шло, но в последний миг пуловер стянулся).
На полу небольшой, находящейся в черте города пещеры, около столика с книгами сидит восточная девушка. Девушка исчезает, на ее месте появляется полицейский, перебирает книги. Вхожу в пещеру, полицейский вступает в разговор, советует прочесть книги, которые держит в руках. Демонстрирует их по очереди, объясняет, что одна из них - о ...(не запомнилось, о чем), другая — о танцах, третья - «Похождения бравого солдата Швейка». Услышав знакомое название, говорю, что люблю это произведение. Полицейский держится с подкупающей непосредственностью — вступает в разговор с незнакомым человеком (со мной), да еще так непринужденно, дружелюбно, да еще о книгах. Это кажется почти невероятным. Правда, его поведение отдает раскованностью коллективного воспитания и представляется немного инфантильным, но, безусловно, симпатичным. С интересом приглядываюсь к нему, в какой-то миг вижу (отчетливо, крупным планом) его лицо, белокожее полное молодое, с черными усиками. Обыкновенное, ничем не примечательное лицо. Полицейский исчезает, в пещере появляется пожилая восточная женщина. Периодически то вносит внутрь, то выносит наружу что-то типа продуктов. Оказываюсь снаружи пещеры, вижу нескольких приближающихся молодых восточных женщин. У одной покрой жакета оставляет обнаженной (полностью) грудь. Не верю глазам, говорю себе, что этого не может быть, это недопустимо их культурой, и тем не менее, вижу обнаженную грудь. Правда, без молочных желез (последнее замечаю после того, как женщины достаточно приблизились). Покрытая загаром плоская грудь в обрамлении элегантного жакета восточной женщины совершенно сбивает меня с толку. Молодые женщины удаляются. Пожилая выходит из пещеры, спрашивает, достаточно ли холодно бывает тут на открытом воздухе. Отвечаю утвердительно. Со словами «Пойду, печенья принесу» она поворачивает налево и идет в сторону ближайшей улицы.
Пересчитываю предметы, пять сгруппированы справа, три — слева. Левые представляют собой пару стеклянных банок, на одной из которых лежит брикет масла.
Идем куда-то (Лейла, Мона, МонЪ и кто-то еще) в поисках работы. Отстаю ото всех, натыкаюсь на них лишь на остановке транспорта. Они говорят, что подали документы на работу в Университет и заказали билеты «на шестое число». Я уязвлена их предательством до глубины души.
Мысленные фразы (серьезным женским голосом): «Я стараюсь, да. Я очень стараюсь».
Обрывок мысленной фразы (женским голосом): «...напрямую — по-моему, только артисты...».
Мысленный диалог (женскими голосами). «Снижение падает». - «Падает на сцену».
Откуда-то из глубин сна выплывает мысленное слово "Индесит".
Мысленная фраза: «Она потеряла свои кофтенки» (последнее слово звучит пренебрежительно). Появляется плотная женщина в простой темно-синей юбке и белой дешевой блузке.
Мысленная фраза (спокойным женским голосом): «И, как ребенок, она кончит плохо» (имеется в виду сравнение с ребенком в каком-то смысле).
Мысленная фраза (молодым мужским голосом): «Папа вышел замуж».
Мысленная фраза (моя, позитивная): «Возможно, я встречу папу* или маму*, и они изведут меня на расходы?»
Заходим на работу к общему знакомому. Он оказывается так занят, что, по его словам, у него нет времени даже для заточки карандашей, их ему точит секретарша. Карандаш, упавший перед этим на пол и поднятый нами, оказался со сломанным грифелем (что и вызвало реплику о цейтноте). Решаем помочь делу, берем точилку, стаканчик которой забит карандашными, неплохо заточенными огрызками, выбираем самый острый.
Кладу стопкой пару светлых досок, намереваясь укоротить их (зараз) ручной ножовкой. Доски видятся реально (не помню, ощущала ли я еще и вес верхней). Полупросыпаюсь. Не открывая глаз, вижу (смутно, не в цвете) ножовку, неправдоподобно легко перепиливающую доски. Распил идет не поперек, а вдоль досок (внимание на этом не заостряется). По мере осознавания, что это уже не сон, а видение, наблюдаю за происходящим со все большим любопытством и с натугой. Мне хочется досмотреть процесс до конца, и мне кажется, что мое напряжение не даст ему оборваться. P.S. Такого рода переход от сна к видению (осознаваемому разумом) происходит уже не впервые.
Мысленные фразы (женским голосом, адресованные, кажется, ребенку): «Осторожно закрасим. До меня тоже не дотрагиваться просто так» (без особой необходимости).
Прихожу на выставку, покупаю билет (за "$12"), иду к выставочным павильонам (удаленным от входа). На пути возникает небольшой крутой подъем, снабженный ступеньками и обнесенный справа перилами. Правее (параллельно) вьется крутая тропа. У подножья служитель спрашивает, какой путь я ищу, мужской или женский. Отвечаю, что женский, он указывает на ступени. Протягивает аляповатый значок, говорю, что у меня нет на это денег, он отвечает, что раз так, можно не платить. Поднимаюсь наверх, решаю на этот раз все бегло осмотреть, чтобы потом придти еще раз и побыть подольше. Возвращаюсь по подземному туннелю, просторному, светлому, со скамьями по стенам. Решаю, что незачем приходить еще раз (и тратиться на входной билет), лучше вернуться в павильоны сейчас. Вижу сестру, она интересуется, что я здесь делаю, отвечаю, что решила вернуться в павильоны. Оказываюсь у давешнего подъема, служитель опять вручает значок, на обороте которого вижу выбитую цену ("$4"). Оказываюсь на покрытой травой и лужицами воды обочине широкой, мокрой от дождя дороги. Слышу за спиной шум приближающейся машины, сторонюсь. Огромный грузовик проезжает почти впритык, теряю равновесие, падаю навзничь, оказываюсь скользящей (уже на животе, головой вперед) за правым задним колесом. Опасаясь, как бы оно не втянуло меня под себя, упираюсь в него рукой. Водитель высовывается из кабины, на ходу знаками требует, чтобы я отцепилась. Сигналю, что не могу ничего поделать, мчимся дальше. На обочине появляется кучка белого щебня, водитель притормаживает, застреваю на щебне, грузовик уносится прочь. Иду к автобусной остановке. В руках оказываются две дорожные сумки, снимаю испачканный намокший плащ, кладу в одну из сумок, сажусь в автобус. Входит старушка с ребенком, уступаю им место, пересаживаюсь подальше, сижу, роясь в сумках.
Мысленная фраза: «Спусти это, пожалуйста».
Хожу по зданию, в которое случайно забрела, оставляю в углу пакет с чем-то, мне уже ненужным. Увидев позже, что он исчез, радуюсь, что кому-то это пригодилось. Встречаю Лейлу и еще пару знакомых женщин, они приходят сюда заниматься английским языком. Держатся по отношению ко мне отстраненно, не придаю этому значения. Иду пешком домой, какое-то время за мной следуют два ребенка (имеющих ко мне отношение). Узнаю в идущем навстречу мужчине Фукса (не похожего на себя). Со словами «Потом, потом поговорим» он проходит мимо. Иду, сворачивая с улицы на улицу (сохраняя основное направление в сторону своего дома). Обнаруживаю, что иду в чулках. Улицы покрыты где тонким слоем влажной грязи, где водой. Шлепаю по лужам и грязи, не в силах понять, где моя обувь, помню, что выходила из дома в обуви. Путь становится все более сложным, возникают кучи земли и т.п. Размышляю, почему мы ходим по городу зигзагами, ведь теоретически между двумя любыми точками можно пройти, используя всего два взаимно перпендикулярных направления. Ненадолго видится (сверху) город, по которому я иду. Два взаимно перпендикулярных прямых светлых проспекта ведут от здания, из которого я вышла, к тому месту, куда я направляюсь.
Мысленная фраза: «Они были здесь не по нашей ведомости» (без ведома говорящего и тех, кого он представляет).
Порция чего-то типа мелкого песка просыпалась из почти незаметной щели на стыке встроенного в потолок элемента. Формой порция напоминала комету - плотную на фронте, разреженную на хвосте. Я увидела это, наконец-то увидела собственными глазами! Я давно подозревала, что песок сыплется именно ОТТУДА. Нужно будет сходить туда, в застенное, подпольное, надпотолочное пространство, выяснить, что происходит, и принять меры. Тут я вдруг вижу это единое пространство, темноватое, узковатое, скрытое в толще стен, полов и потолков здания. Назначение пространства непонятно, таинственно, и позволяет предположить, что песок сыплется оттуда неспроста.
Бегло, намеками излагается история человека, посетившего Светлую страну, не давшего там подаяния нищему и поплатившегося за это.
Один человек говорит другому (по поводу заснувшего третьего): «Спит? Ну пусть спит, Господи, хорошо». Бодрствующие видятся условно, спящий подразумевается поблизости.
Мысленная фраза (женским голосом): «Потому что в панике просыпается и думает, что молоко кончилось».
Еду со знакомой женщиной в автобусе по пустынному пространству, между редкими кварталами многоэтажных однотипных жилых домов. Оказываемся на дощатых мостках, проложенных над опасной желтоватой топью. Ими пользуется много народу (почему-то лишь в одном направлении). Обращаю внимание, как безответственно огорожены мостки - любой ребенок по неосторожности может с них свалиться. Не успеваю об этом подумать, как белоголовый мальчуган цепляется за перила, качается и срывается в топь. Проваливается по плечи, и в считанные секунды его засасывает с головой. Все происходит так быстро, что малыш не успевает испугаться, его лицо оставалось спокойным, он не делал попыток выбраться. Недоумеваю, почему родители не бросаются его спасать. Прохожие стоят в оцепенении. Часть из них, в поисках ребенка, начинает шарить руками в топи (которая им чуть выше колена). Оказываемся, среди других людей, на утрамбованной желто-коричневой грунтовой дороге, ведущей к ничуть не приблизившемуся жилому массиву.
Мы, трое одиноких путешественников по жизни, волей случая оказываемся вместе — моя сестра, молодой человек и я. Теперь (временно) путешествуем по жизни втроем. Находим случайный, временный приют в апартаментах проникнувшегося к нам доверием буржуазно-благополучного семейства - молодой супружеской пары, наших ровесников и антиподов. Не запомнилось, что происходило в этот краткий период, в общем, ничего особенного. Помню, что сестра была в индийском прикиде, а наш сотоварищ — в постоянном легком кайфе от наркотиков. Но он изо всех сил держал себя в руках, чтобы хозяева апартаментов ничего не заметили (этот парень был весьма колоритной фигурой). Как-то раз он и мне предложил дозу, полрюмки похожей на коньяк жидкости. У меня не было не только тяги к наркотикам, но даже элементарного любопытства, я подумывала употребить предложенное только чтобы не выбиваться из стиля. Но так и не решилась, и посему до конца сна продержала рюмку в руках, зачем-то прикрывая ее клочком газеты. Не запомнилось, что послужило резкой перемене в отношении к нам хозяев апартаментов. Мы вели себя безупречно, и тем не менее в какой-то момент они вдруг набросились на нас (не выходя за рамки своей культуры). Набросились с обвинениями в пристрастии к наркотикам, что, в их представлении, сбрасывало нас на самое дно (из обличений с удивлением узнаю, что сестра когда-то ими баловалась). Наш сотоварищ, не видя теперь необходимости держать себя в руках, расслабился, стал самим собой, непринужденно расселся на паркетном полу посреди салона. Ему захотелось поведать драматическую историю своей жизни, приведшую к его теперешнему положению. Обличители не желают ничего слушать. Молодой человек, продолжая расслабленно сидеть на полу, делает еще пару попыток, обличители, не желая слушать «наркомана», продолжают нас обличать. Мы если и реагируем, то лишь слабым удивлением по поводу их жара.
Кто-то (невидимый) вешает старую влажную футболку на кромку дверцы стенного сейфа. Резвый муравей ползет по футболке, намереваясь прошмыгнуть внутрь сейфа.
Вернувшись после временного отсутствия на работу, с радостью узнаю, что могу в кратчайший срок уволиться. Встречаю в коридоре Офелию (начальницу) и Орега (руководителя вышестоящей организации). Офелия недоуменно интересуется, кто мне сказал, что я могу уволиться, говорит: «Я не намерена отпускать вас». Бурчу что-то в ответ. Идем втроем по коридору, поднимаемся по темной металлической винтовой лестнице. Она становится все уже и круче, вот ее ступеньки заканчиваются. Остаток подъема нужно преодолевать по двум, тянущимся одна под другой изогнутым металлическим балкам (ассоциирующимся у меня с лианами). Останавливаюсь. Офелия взбирается по ним, приговаривая, что однажды на Северном Кавказе ей пришлось взбираться по похожему подъему с загипсованной конечностью. Говорит, что с тех пор ненавидит Северный Кавказ. Повторяет несколько раз: «Как же я ненавидела его», преодолевает подъем и исчезает. Смотрю на балки, отдаю себе отчет, что лишь в экстремальной ситуации могла бы взобраться здесь. Но сейчас не тот случай, и я не вижу необходимости ни в предельном риске, ни в предельном напряжении сил (физических и психических). Поворачиваю вниз. Поднимавшийся за мной Орег доброжелательно предлагает помощь, говорит, что у него есть приставная лестница. Смотрю наверх, представляю там приставную лестницу, бурчу: «Не буду лезть туда. Только обезьяны могут тут лезть».
Мысленно, бессловесно сообщается, что человек, в совершенстве владеющий теорией электричества, на практике претворяет свои знания крайне топорно. Предстает плоское безграничное электрическое поле, состоящее из светлых и светло-серых частиц (символизирующее теоретические знания). В центре этой, почти горизонтально расположенной поверхности красуется что-то типа бруска тусклого, серо-бурого пластилина со вмятинами от пальцев. Брусок символизирует практику с ее ошибками и ляпами (вряд ли можно было придумать более впечатляющую иллюстрацию). Не запомнилось, в какой ипостаси имеется в виду человек - как Homo Sapiens или кто-то конкретный (может быть, я сама?).
Мысленная фраза (вскользь, женским голосом): «Ты себя переделай, только поскорей» (затрудняюсь сказать, ко мне ли она была обращена).
Фрагмент сна: уши (лица, кажется, не было) с крупными, как бы отлитыми из блестящего серебристого материала резными красивыми серьгами.
Мысленные фразы (спокойным женским голосом): «Опасность целого ряда заболеваний... Опасность целого ряда бурных заболеваний».
Полощу в ванне белье. В руках оказывается деталь стиральной машины, покрытая влажным густо-серым осадком. Тщательно смываю его под краном. Раздается стук во входную дверь. Долго вожусь с ключом, шнурок которого за что-то зацепился. Говорю: «Сейчас, сейчас, я дома». В приоткрытую мной дверь входит (возвращается домой?) Усач. На поводке у него крупная светлая дружелюбная собака. Глядя на нее, приветливо говорю: «Какая собака» (Усач виделся темным силуэтом; предположение, что он вернулся домой, основано на том, что квартира была, кажется, коммунальной).
«Наташа сдает экзамен», - произношу я название начавшегося сна.
«Вот он!» -восклицаю я, обращаясь к Пете, и от избытка чувств хватая его за руку. Я хочу сказать, что увидела Город, оказавшийся таким необычным, восхитительно красивым. Еще за миг до этого мы неспешно шли по дороге сквозь редкий лес, и перед нами маячили бурые горы с тонкими островерхими вершинами. Случайно подняв глаза, я вдруг увидела там Город. Это огромный, вырубленный в горном массиве, квадратный в плане вертикальный колодец. Дно его является городской площадью, стены - фасадами светлых живописных многоэтажных зданий (врезанных в толщу гор). Вижу, как бы сверху, эти фасады, освещенные теплыми живыми лучами утреннего солнца. Петя Города не видит. Твержу, что вот же он, перед нами, удивляясь, как можно его не видеть. Как бы в ответ(?) обнаруживаю, что в какие-то моменты (непонятно, чем отличающиеся) Город действительно не виден, видятся только горы. Петя наконец-то замечает Город. Обращаю его внимание на красоту оживленных солнцем фасадов, особенно на высокую башню с тонким высоким шпилем. Вот мы уже на площади. Теперь фасады видятся укрытыми циновками из редких коричневых прутьев (открытыми оставлены лишь дверные и оконные проемы). Сон показывает циновки отчетливо, крупным планом. Неуверенно предполагаю, что под ними фасады все же каменные, что циновки — это камуфляж, Петя в этом уверен. Видим редкие бесплотные фигуры в темной одежде, Город воспринимается как туристический центр. А большой ярко-желтый надувной детский матрац, забытый кем-то в центре площади, убеждает нас, что тут есть даже бассейн. Входим в одно из зданий, нам нужно позаботиться о месте, где можно было бы обосноваться и перекусить. Сон был красочным, всё, кроме людей, виделось натуралистично, Петя лишь ощущался. По законам несновидческой Реальности Город, когда мы находились вне его стен, виден быть не мог.
Мысленная, неполностью запомнившаяся фраза: «Есть такие, которые записываются после школы в ветеринарный институт и...».
Хороший (незапомнившийся) сон.
Несколько раз повторившаяся мысленная фраза: «Не играй, сеньора, с ней».
Просыпаюсь, пытаюсь хоть что-то запомнить, сон облекается во что-то непонятное и ускользает. Засыпаю, опять вижу этот сон, просыпаюсь, пытаясь его ухватить, но он упорно ускользает. Сделала около пяти попыток, в итоге имею непонятный клочок – светлые, почти белые стержни, из которых собирается несложная пространственная конструкция, и на некоторые из которых насаживаются перевитые блекло-красные полые пульсирующие трубки.
«А сейчас я тебя введу к нему», - говорит мне некто невидимый. Тот, кто до этого делал так, что я как бы была и совсем не была в контакте с каким-то лицом (смутно различимой мужской фигурой). То есть находясь (в физическом смысле) почти вплотную к этому лицу, была (в каком-то другом смысле) совершенно от него отстранена. Все время (с этой целью?) перемещалась то вправо, то влево от него, избегая любого взаимодействия. Все это виделось смутно, условно, и закончилось вышеприведенной фразой.
Рукописный, исписанный четким жирным почерком лист (на иностранном языке). Поверх него лежит чья-то сжатая в кулак рука. Фаланга указательного пальца примыкает к светло-коричневому пятну в срединной части листа (между словами). Кулак медленно перемещается по диагонали листа, за фалангой пальца тащится пятно. Ползет, медленно уменьшаясь в размерах, и постепенно сходит на нет.
Мысленные фразы (нерешительно, жидковатым мужским голосом): «Раскачать. Начинать так или... Нет, сейчас нельзя, потому что...» (фраза обрывается).
Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза: «И только ...ая различные шансы упасть на русских» (на территории России; речь идет о воздушных полетах).
Мысленные, с пробелами запомнившиеся, завершившие сон фразы (самоуверенным женским голосом): «Также и ... Чем она отличается от ... - непонятно, а если понятно — неотличимо». Имеется в виду, что нечто, становясь понятным, утрачивает в связи с этим признаки отличия.
