В лесном доме весело болтают несколько хорошо знакомых людей. Один говорит, что сейчас придет некая необыкновенная личность, в которой говорящий заинтересован, а посему просит встретить гостя с максимально возможным почтением. Дверь открывается, входит грузный мужчина с густой черной шевелюрой и окладистой бородой. Одна из женщин, опередив меня, приветствует его у порога с чуточку подхалимским видом. Потом подхожу я, и сгорая от любопытства, с неуловимым смешком протягиваю гостю тарелку с угощением. Фамилия гостя (которую никто не называл) была «Семисвятский».
Встаю утром, с неудовольствием замечаю, что квартира покрыта пылью. Ее нанесло, наверно, через оставленные на ночь открытыми окна. Темно-серая пыль в отдельных местах свисает гроздьями. В ванной ее тоже полно, хотя дверь туда была закрыта. Готовлюсь приступить к уборке. В одной из комнат вижу двух уличных кошек (проникших, повидимому, через выходящее на крышу окно). Гоню их, но они, увлеченные выяснением отношений, на мое шиканье не реагируют. Входит Петя, посмеиваемся над этими самозабвенно орущими друг на друга созданиями. Пытаюсь подцепить одну шваброй. После нескольких попыток удается забросить ее через окно на крышу. Проделываю то же самое со второй. Кошки во время моих манипуляций не двигались, как бы замирали, одна из них — уже на крыше или еще в комнате — что-то грызла. Мы над этим тоже посмеивались. Это действительно выглядело смешно — кошки, поглощенные своими делишками настолько, что в упор не замечают людей, выгоняющих их из комнаты.
Красивый зал, очередная вечеринка на годовщину окончания школы. Сюда привозят и кладут посреди зала, на стол, тело убитого Клинтона (того самого). Голова его чуть запрокинута назад, на лице довольная улыбка (оно виделось совершенно вживую). Поблизости стоит киношник из Программы Новостей, бойкий парень с крепкой, коротко стриженой головой. Энергично командует нами, говорит, что и как следует делать, и еще, кажется, сортирует прибывающих на желательных и нежелательных на этой вечеринке.
За двумя обшарпанными столами большого зала люди обстоятельно обсуждают, как раздать (вернуть) самим себе дипломы (ранее собранные для какой-то надобности). Судя по рассуждениям, проблема невероятно сложна, и просто невозможно представить, как с ней можно справиться. Каждый уверяет, что он на это неспособен. Я (посторонняя) сижу за левым столом, напротив женщины-председателя. Стопка дипломов покоится на углу нашего стола, совсем близко от меня. Я не имею отношения к этим людям, и слушая их, не могу взять в толк, в чем затруднение — ведь как дипломы, так и их владельцы находятся сейчас здесь. На мой взгляд, просто никому не хочется себя обременять. Решаю помочь, предлагаю свои услуги. Председательница недовольна - возможно, я нарушила какой-то ритуал. Но, тем не менее, одобрение получено, приступаю к делу. Беру диплом, отыскиваю фамилию владельца, приглашаю к столу, с улыбкой вручаю диплом, мне улыбаются в ответ. Трудно было лишь отыскать и правильно прочесть фамилии (они вписаны невообразимо корявым почерком). Несколько дипломов в моих руках превращаются во что-то другое, более крупное, из мягкого (кажется, пушистого) материала. Фамилий на них я не нахожу, но на тыльной стороне обнаруживаются фотографии владельцев. На одной изображена симпатичная улыбающаяся, похожая на киноартистку блондинка, а владелица оказывается приятно похожей на свое фото. Беру последний диплом. Он мгновенно превращается в спальный мешок из толстого коричневого плюша. Не запомнилось, как удалось определить фамилию владельца (кажется, по нашивке на изнанке спальника). Оглашаю ее, кто-то с недоумением говорит: «Так он же с полгода как умер». Председательница собирается запереть спальник в большой, появившийся у нее за спиной сейф. Полагаю, что это несправедливо по отношению к членам семьи этого человека, все со мной соглашаются.
Пара белесых воздушных шариков, слабо подпрыгивая на ветру, перекатывается по поверхности земли. На одном грубо намалевано обрамленное платком женское лицо и туловище (до середины бедер) в платье с глубоким декольте. На втором - мужская физиономия (рожа) в головном уборе. Шарик-мужчина все время допрыгивает до шарика-женщины и целует ее в декольте, она всякий раз целомудренно отпрыгивает в сторону. Это выглядит так смешно, что стоящие неподалеку подростки (среди которых были Додо, Ролл и их приятель Эрил) покатываются со смеху. Шарик-мужчина в очередной раз допрыгивает до шарика-женщины и внезапно сильно кусает ее за левое бедро. Шарик-женщина хватается за укушенное место - оно предстает в виде настоящей, поврежденной укусом плоти.
Взбираюсь по отвесной металлической лестнице на высокую черную земляную насыпь, по которой поезд должен доставить нас в кино. Лестница забита карабкающимися вверх людьми. У меня с собой мотоцикл, короткими рывками подтаскиваю его вверх, выпихиваю на насыпь, толкаю влево. Он проезжает пару метров и падает на бок. Преодолеваю последние перекладины, вижу вместо него мопед (или велосипед). Думаю, что, может быть, он провалился в щель, которая там обнаружилась, но она оказывается слишком узка. Сетую взобравшемуся на насыпь Пете, он говорит, что мотоцикл разбил полицейский. Объясняет, что когда он и его приятели мчались на своих мотоциклах по шоссе, неизвестно откуда возникший и неизвестно почему рассвирепевший полицейский схватил никому не мешавший мотоцикл, вскинул его над головой и изо всех сил шмякнул оземь. Петя говорит с полуулыбкой, удивляясь непонятной агрессивности полицейского. Сон смутно, сверху показывает группу мотоциклистов на шоссе. Потом, крупным планом, полицейского, хватающего, как разгневанный орангутанг, мой мотоцикл, играючи поднимающего его над головой и разбивающего об землю. Фрагмент с полицейским сон повторил два-три раза.
Нахожусь в странном городе, у каких-то людей. Выхожу, чтобы попасть в другой дом, не могу понять, как туда добраться. Кто-то объясняет дорогу, но все равно плутаю. Все вокруг кажется странным — и дома не похожи на обычные дома, и улицы не похожи на обычные улицы, и люди какие-то полупризрачные. Набредаю на крутой спуск в виде грубо выдолбленного в скальной породе желоба. По дну его сочится струйка воды, серо-зеленые стенки кажутся скользкими. Опасаюсь туда ступить, но вид спокойно идущих в обоих направлениях людей подбадривает. Еще раз окидываю взглядом желоб, вижу, что дно устлано светлыми шероховатыми камешками. Смотрю на покрытые слоем чистой, живой воды камешки (они видятся, в отличие от всего остального, отчетливо), и решаю, что если не наступать на стенки, то мне ничего не грозит. Как только решаю ступить в желоб, он превращается в сдвоенный туннель. Левая, узкая ветвь показалась мне непроходимой, решаю идти по правой. Вход в нее оказывается частично загороженным темным щитом из прессованных опилок. Спихиваю его в левую, неиспользуемую, как я полагала, ветвь, и иду по правой. Сон смутно показывает, как скользящий по левой ветви щит сбивает с ног идущую вверх девушку, ранит (или даже убивает) ее, а потом, кажется, задевает поднимающегося там же молодого человека. Не делая попытки помочь, продолжаю спуск (хотя и держу в уме произошедшее). Выйдя из туннеля, оборачиваюсь. Вижу сдвоенную горку, с которой весело съезжают вниз и карабкаются наверх люди, много людей в черной одежде. Полагаю, что в горки превратились туннели, успокаиваю себя тем, что если бы с девушкой в самом деле случилась беда, люди бы так не веселились, и уж во всяком случае оказали бы ей помощь. Немного погодя, отчетливо осознаю, что сдвоенная горка, на которой резвится масса людей — это вовсе не мои туннели. Ни люди, ни горка не имеют к туннелям никакого отношения.
В большом многоэтажном здании ищу нужное помещение. Забредаю на этаж, где расположена детская больница с невероятным количеством пациентов - бледных, худых, коротко остриженных (плачевное впечатление усугубляется тем, что сон был в серых тонах). Выхожу на боковую лестницу, но пройти не могу, там лежит не поместившийся в отделении ребенок. Нахожу еще один выход, там та же картина - на ведущем вверх лестничном пролете лежат, как на кровати, больной малыш и его отец. Блуждаю в поисках выхода, ко мне прибивается один из пациентов, мальчик лет двенадцати. Решаю взять его на время с собой, чтобы он немного развеялся. Привожу к стоящей на уличном перекрестке кушетке (я не видела ни машин, ни прохожих, ни даже домов вокруг, и тем не менее, кушетка однозначно стояла посреди улицы, а мы чувствовали себя там как дома). С трудом открываю висячий замок, прицепленный к изголовью широкой, покрытой чем-то светло-серым кушетки. На левой (не моей) половине лежит ее хозяин (или хозяйка), садимся на моей половине, беседуем. У моего лица возникает морда овчарки, прогуливаемой на поводке молодой женщиной. Собачья морда (в отличие от всего остального в этом сне) видится вживую, легонько глажу ее, собака мягко гавкает: «Ай!» Это получается у нее совсем по-человечески, шутливо говорю ей: «Что такое Ай? Нет такого слова». Хозяйка собаки смеется. Спохватываюсь, что мальчику пора возвращаться. С трудом закрываю тугой замок, обдумываю, как объяснить в больнице временное исчезновение ребенка.
Старый темный деревянный двухэтажный дом. Хозяева отсутствуют, здесь временно живу я. Дом мне нравится, он просторный, со множеством красивых старинных вещей. Появляется Петя с молодой женщиной, забирают часть вещей, поднимаются на второй этаж, к выходу. Вижу, как Петя выходит в дверь (типа балконной), делает шаг — и мгновенно исчезает из поля зрения. Значит, он упал вниз? С такой высоты?!! Я парализована страхом, ужасом! Не помня себя, кидаюсь к двери. Так и есть, дверь выходит В НИКУДА, вижу, как высоко она от земли. Последние силы покидают меня, неестественным от ужаса голосом хриплю вниз: «Петя!!!» Вижу внизу, под этой дверью, несколько мелких сообщающихся прудов, окруженных мягкой землей с редкой травой, но не вижу Петю, хоть он и откликнулся веселым голосом на мой вопль. Внимательно вглядевшись, наконец вижу его, он с довольным видом плавает в прудах. Вода там прозрачная, мелкая, буквально по щиколотку, и несмотря на это, я не вижу Петю. Хотя каким-то образом и ВИЖУ, как он дурачится в мелких прудах. С невероятным облегчением возвращаюсь в комнаты. Мимоходом замечаю отсутствие отдельных вещей (которые забрал Петя), беззаботно думаю, что смогу уладить эту проблему с хозяевами - по сравнению с только что пережитым остальное кажется мне сущей ерундой. Телефонный аппарат замотан темным одеялом (интересно, зачем Петя это сделал?) Вместо телевизора, который тут был, стоит другой, диковинной конструкции (корпус его укреплен на гибком стержне). Потом, наверно, постучали или позвонили в дверь, в доме появляется несколько незнакомых мне молодых людей, и кажется, начинаются новые заморочки.
Завожу (наяву) будильник, чтобы не опоздать на ужин. Засыпаю. Кто-то мысленно, с явной насмешкой (или легкой издевкой) начинает потешаться над уверенностью человека, воображающего, что он сам программирует свою жизнь. Этот Некто утверждает, что нет ничего проще, чем смешать планы человека (неясно, имелся в виду Человек вообще или конкретно я). В качестве доказательства многократно, мысленно твердится одно и то же: ты, мол, полагаешь, что сможешь проснуться в нужное тебе сегодня время, но ты не проснешься, ты проспишь, ты проспишь. Однако будильник (о котором Некто, возможно, не подозревал) дребезжит в нужное время, и я не опаздываю к ужину в том месте, где наяву гощу эти дни.
Находящиеся, кажется, вне поля зрения люди, заливаясь смехом, перечисляют свойства чего-то, подлежащего охарактеризованию. Свойства демонстрируются в виде абстрактных предметов.
Очаровательный малыш, лучезарно улыбаясь, говорит: «Мазелейс Вероника» (имя произносится с шутливым раскатистым р). Отвечаю: «Yes», хоть и не понимаю первого слова. Малыш вторит: «Yes, yes».
Провожу занятие с группой малышей. От души веселюсь их выходкам, со смехом пересказываю забавные эпизоды пришедшему мне на смену мужчине (сон не был цветным).
Куда-то идем, перебрасываясь шутками и периодически уточняя дорогу у местных жителей. Один раз взбираемся для этого по наружной металлической лестнице, попадаем в большой мрачный цех. Нам указывают направление, говорят, что путь неблизок. С улыбкой отвечаю, что это далеко по местным меркам, а по меркам большого города это совсем не далеко. Попутчики смеются, топаем дальше.
Нахожусь в гостях, разговариваем. В комнату входят, бок о бок, две серые кошки. С улыбкой спрашиваю, что это за парочка. Хозяйка отвечает, что парочка вот-вот ожидает прибавления семейства, и что третья кошка, акушерка, уже готова принимать роды. Парочка продолжает двигаться бок о бок. С удивлением отмечаю, что у кошки нет видимых признаков беременности.
Сон-рассуждение, где на примере двух объектов доказывалось их ЕДИНСТВО на более высоком уровне, и их же ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ на уровне более низком, частном. Идея сна в том, что на достаточно обобщенном уровне сопоставления всё - едино, а на достаточно частном уровне всё всему противоположно.
Читаю инструкцию, запомнилось начало второй фразы: «Возможно, потому что ...».
Продолговатая коробка с таблетками. Мысленная рекомендация на этот раз лекарство попринимать. Коробка при этом сама по себе приоткрывается.
Мысленный диалог. Глухо, невнятно: «Ис.ожников» (одна буква не уловилась). - Задиристо, почти грубо: «И чернокожих?»
Мысленная, с пробелом запомнившаяся, незавершенная фраза (быстрым женским голосом): «Потом ... сделал ей предложение, от которого она отказалась...».
Окончание мысленной тирады (молодым мужским удивленно-веселым голосом): «...И вдруг он вверх пошел! А это не то! Это не то, это вообще не то!» (глагол «идти» употреблен в значении «расти»). Невнятная, расплывчатая иллюстрация похожа разве что на прорастающий из нижней челюсти один из передних зубов.
Узнаю о новом Постановлении (лично меня не затрагивающем), признаю его несправедливым. Передвигаясь от позиции к позиции выстраиваю мысленное опровержение. Сбой в позициях вынуждает оставить опровержение незавершенным. О моих попытках становится известно лицам, имеющим непосредственное отношение к Постановлению. Им известен лишь сам факт, да и то искаженный, и тем не менее, пара разгневанных женщин осыпает меня упреками. Начинаю излагать свое рассуждение (не исключено, что сон начался с этого эпизода, а предыдущее подразумевается). Та, что сидит напротив меня, плотная неряшливая брюнетка в темной одежде, недовольно молчит. Сидящая правее субтильная, более светлая дама то и дело агрессивно меня перебивает. Постепенно к ней присоединяются несколько невнятных мужчин. Отстроившись (не сразу) от них, довожу рассуждение до конца. Дамы (не вникавшие в суть) узнаЮт, что я их Постановление не опровергла, обдают меня бессловесным туповатым пренебрежением и успокаиваются (ничьи лица не виделись, документ виделся отчетливо).
Фрагмент сна. Большой, диаметром в несколько метров, пластмассовый стакан со светло-бежевым дном и скругленным ободом. Не запомнилось, находилась ли я внутри стакана.
Мысленная фраза: «Состояние мужчины временнОй неопределенности».
Мысленное бормотание: «Если мы вместе, вместе сейчас возьмем». Видится тонкая гибкая, облицованная шоколадом пластинка вафель. Кто-то (тот, кто бормочет?) скручивает ее трубкой, намереваясь разрезать пополам, чтобы с кем-то поделиться.
Мысленный, с пробелом запомнившийся диалог (мужскими голосами). «...а максимум сто сорок человек». - «Ого!» (имеется в виду, что еще совсем недавно количество учеников того, о ком идет речь, исчислялось единицами).
Брожу по большому универмагу (при подходе пришлось преодолевать участок взрытой земли, там велись дорожные работы). Одной из целей является поиск подсвечника, несколько раз промелькнувшего в воображении. Присаживаюсь отдохнуть в одном из закутков. Рядом сидит девушка, перед ней стоит подружка. При разговоре стоящая то и дело спотыкается о мои ноги. В конце концов говорю (с улыбкой): «Сколько раз я вас споткнула? Раз пять, наверно?» Девушка в том же тоне отвечает: «Хорошо, наверно, раз пять» (девушка, увлекшись разговором, слишком приближалась к моим ногам).
Трижды, на разные лады мысленно произносится (в родительном падеже) мужская фамилия «Гершов». Первые пару раз — солидными мужскими голосами, напоследок — проказливым женским.
Нахожусь с кем-то в библиотеке, копаемся на полках и в каталогах. Набираю на дом несколько книг, встаю в очередь к окошку регистрации. На углу барьера вижу книгу в черном переплете, раскрываю ее, обнаруживаю, что она содержит сведения по психологии (которые я долго и безуспешно пыталась выискать где только можно). Книга (судя по качеству бумаги и манере изложения, выпущенная не в наше время) содержит тайные откровения. Радуясь находке, продвигаюсь вперед, оборачиваюсь, чтобы присовокупить ее к своей стопке, но книжка исчезла. Только что лежала на стойке, и вдруг исчезла. Я удивлена, стоящие рядом девушки несут околесицу по поводу ее исчезновения. Слушая их бред, заключаю, что именно эта книга именно от меня оказалась скрытой не случайно. Не пришло, значит, время мне ее читать, пришло время лишь узнать, что она существует, так что можно расслабиться и спокойно ждать.
Мысленные фразы (тягучим женским голосом): «Возьми. Это Оська ее взял». Появляется смутно видимая рыхлая женщина, которой будто бы принадлежит сказанное. Она идет (вправо) по горной тропе, оборачивается назад (к кому-то, находящемуся за границей поля зрения) и протягивает в его направлении руку.
Смутно виден стоящий на уличном перекрестке высокий сутуловатый человек. Вялыми движениями руки он направляет поток скопившихся для поворота машин на улицу Джирдинг.
Невидимые Сущности что-то мне объясняют - терпеливо, неторопливо, доброжелательно. Подкрепляют объяснения демонстрацией опытов, видимых нерезко, в серых тонах. Просыпаюсь (ничего не запомнив) и снова засыпаю. Полупроснувшись, вижу промелькнувшее в стекле открытой створки окна (под которым стоит моя кушетка) отражение бесформенной дымчато-серой Сущности. Она мягко, бесшумно вылетает из комнаты. Полупроснувшись еще раз, вижу в этом же стекле отражение теребимых ветром веток стоящего за окном дерева. Решаю, что отражение Сущности могло почудиться, что на самом деле я и тогда видела отражение веток. Окончательно проснувшись поутру, присовокупляю к своим впечатлениям тот факт, что эта створка окна в действительности у меня всегда закрыта. А сейчас (при завершении изложения того, что произошло) вспомнилось, что на ночь я приспускаю жалюзи, оставляя незакрытой небольшую щель внизу, так что ветер мог теребить лишь край занавески.
Мысленные фразы (мужским голосом, проникновенно): «Она жила у нас. Жила в нашей парадной, можно сказать» (речь идет о мухе).
Мысленная фраза: «Не говорить о плохом — значит говорить о хорошем». То есть избегание первого уже само по себе приравнивается ко второму, со всеми вытекающими позитивными последствиями.
Мысленная фраза (женским голосом): «Если бы близости реформы рано или поздно (не было бы)» (слова в скобках не произнесены, но уже заготовлены).
Спустившись (на нужной остановке) с последней ступеньки трамвая, чуть не падаю - я оказываюсь на массивном горизонтальном, свободно вращающемся бревне, подвешенном на (пронзающем его сердцевину) темном металлическом стержне, внутри идущей вдоль остановки канавы (с прямыми, ровными стенками), на глубине с метр с четвертью. Ширина канавы невелика, и лишь это не позволяет мне упасть — иду, раскачиваясь, к дальнему ее торцу, глядя под ноги, на стесанный верх бревна. Добравшись до торца, безуспешно пытаюсь выбраться наружу — и это при том, что для попадающих в боковое поле зрения пассажиров (темных, полубесплотных фигур) ни бревно, ни канава не представляют проблемы, все спокойно их преодолевают... В следующем эпизоде нахожусь неподалеку, справа, у жилых домов. Незнакомый мужчина делится со мной личным опытом, связанным с канавой и бревном. Говорит, что следует выходить из трамвая за несколько остановок до этого места (намного правее) и добираться дальше пешком, наискосок, между домами. Он так любезен, что начинает подробно объяснять траекторию пешей части пути (или это тоже является важным?). Сон был нецветным, в темных тонах, отчетливо виделось лишь светлое гладкое бревно; я же подразумевалась все еще не одолевшей канаву.
Бездумно приподнимаю верхнюю крышку пианино, машинально заглядываю внутрь, вижу какие-то предметы, мельком умозаключаю, что это тайник. Не вникая в детали, закрываю крышку, и забываю об обнаруженном. В комнате появляется мама*, подходит к пианино, возбужденно спрашивает: «Кто его открывал?» Опускает вниз верхнюю половину лицевой стенки (над клавиатурой) — и я вижу другой тайник. Полки его (как в каком-нибудь кухонном шкафу) забиты пакетами и банками с продуктами. Запомнилась пара трехлитровых банок с темным (домашним?) вареньем, они лежали бок о бок слева, на средней полке. Смотрю туда и говорю, что я не открывала (отчетливо виделось лишь черное пианино со своим содержимым).
Мысленные, неполностью запомнившиеся фразы (женским голосом): «Хотите...? Хотите домик посмотреть?» Смутно, в бледно-серых тонах видится широкогорлая стеклянная банка, находящаяся в наклонном положении. Чья-то рука сгоняет наружу остатки жидкости со стенок и дна банки.
Мысленная, неполностью запомнившаяся фраза: «И вдруг ... что родится ... и пройти его снова должен (тот же?) ... мальчик» (за порядок слов не ручаюсь).
Мысленная фраза: «На глаза те, пестрые, с лукавинкой, наложен запрет».
Мысленная фраза: «Блеск ненаказанности».
Кто-то наматывает (наплетает) на пальцы руки тонкую светлую бечевку.
Мне снится, что я СПЛЮ. Сквозь сон слышу: кто-то звонит в дверь, сосед открывает звонившему, разговаривает с ним (различаю лишь голоса). Пришедший (что-то требовавший) уходит, решаю, что пора вставать. Открываю глаза - и обнаруживаю себя не в прежней (как я до этого себе представляла), а в своей нынешней квартире, и значит, все предыдущее мне лишь СНИЛОСЬ. Удивляюсь этому сну во сне, для верности повторяю его содержание. Вдруг дверь в мою комнату открывается, кто-то тихо приближается к моей кровати. Я лежу лицом к стене, поэтому лишь слышу (и чувствую) происходящее. Не шелохнувшись, со смесью легкого испуга и неуместного любопытства жду, что будет дальше. Вошедший (я почему-то была уверена, что это лицо мужского пола) останавливается, помедлив, осторожно откидывает край одеяла, опять медлит. Чувствую, что спустя мгновенье он должен улечься в кровать. Не выдерживаю, осторожно приоткрываю глаза - и мигом убеждаюсь, что и это мне лишь снилось, ПОЛУЧАЕТСЯ ТРЕХСЛОЙНЫЙ СОН.
Мне снится, что проснувшись, я записываю в ночной блокнот фразу и делаю к ней пояснение: «(Кажется, что тут)».
Перекладываю из руки в руку с десяток разномастных вешалок для одежды. Перечисляю (начало не запомнилось): «Для ... для ... для .... для тети, для дяди, для мамы, для папы». Останавливаюсь. В правой руке осталась вешалка, а перечислила я уже всех. В замешательстве не знаю, что делать.
Полнометражный сон, среди персонажей которого была и я.
Худенькая, преклонных лет женщина спускается по пандусу подземной автостоянки. Придерживается за перила, и все же сил противостоять ускорению не хватает. Случайно оказавшись рядом, беру ее за руку, помогая сохранять равновесие.
Чтобы оттенить что-то в личности (или поступках) одного из персонажей, его уподобляют Усаме Бин-Ладену и сыновьям Саддама Хусейна.
Прогуливаясь, проходим мимо группы чем-то занятых людей, раздаются звуки, имитирующие кошачье мяуканье. Возбужденно восклицаю: «Это мяукающие туфли! Это мяукающие туфли, я о них слышала!» (или читала). Привлекаю внимание попутчиков к людям, которых теперь отчетливо вижу. Они выглядят аристократично, облачены в нарядную светлую одежду (с преобладанием розового цвета), среди них находится несколько детей. Люди кормят уличных кошек, грациозно подпихивая корм ногами в красочных туфлях, издающих мяукающие звуки. С восторгом смотрю на то, о чем раньше слышала (или читала), объясняю спутникам суть дела. Вижу на сочной зеленой траве несколько свободных пар этой обуви. Беру одну, чтобы показать, как мяукают, при нажатии на пятку, эти туфли (сон был светлым, красочным; кошки, кажется, лишь подразумевались; мои спутники были темноватыми, полупризрачными, а остальное - предельно натуралистичным).
Смутно видимая, сидящая за служебным столом женщина выписывает что-то на клочке бумаги и протягивает его мне. Вижу текст, но прочесть ничего не удается.
С десяток некрупных черных мух с негромким жужжанием копошится на локтевом сгибе моей руки.
В конце сна малыш повел себя непривычно (дело происходит в жилой комнате). Одна из женщин (возможно, ею была я) с недоумением говорит: «Надо же, а у меня...» (окончание не запомнилось). Женщина хочет сказать, что у нее этот ребенок так никогда себя не вел.
Мысленная, с пробелом запомнившаяся фраза (принадлежащая будто бы мужчине из предыдущего сна): «Кто бы знал, как (лично) я сам ... до этого момента» (за слово в скобках не ручаюсь). [см. сон №6491]
Мысленная фраза (женским голосом, бодро): «Танцевать будет чистенько» (речь идет о молодом мужчине).
Иду (в качестве постороннего лица) по высокой эстакаде производственного цеха, мимолетно проваливаюсь ногой в выемку дощатого настила. Оказываюсь в другом месте, случайно узнаю, что молодого одинокого (незнакомого мне) мужчину должны лишить жизни. Из сочувствия решаю разделить с ним судьбу. Оказываемся в большой пустой, без окон, запертой комнате (камере?), где будем умерщвлены. Мужчина (видимый условно) будто бы и не замечает происходящего (или оно не кажется ему достойным внимания). Достает белоснежный лист бумаги, где красивым почерком что-то написано (стихи?), читает вслух. Находясь рядом, не слышу ни слова. Он читает, а я не могу не думать о предстоящем. Мне каким-то образом известно, какая смерть нас ожидает - здесь будут медленно повышать температуру, пока мы не скончаемся. Воображение рисует картины агонии — две смутные, скорчившиеся на полу фигуры. Рассудок озабочен вопросом, удастся ли до конца сохранить человеческий облик. Дверь в передней стене открывается, в камеру входит смутно видимая женщина. С серьезным видом, не глядя в нашу сторону, пересекает камеру в направлении второй двери (в задней стене). Успеваю спросить, будут ли люди видеть нашу агонию. Женщина на ходу, не оборачиваясь, коротко, бесстрастно роняет, что мы невидимы. Имеется в виду, что мы являемся НЕВИДИМКАМИ уже сейчас, и останемся таковыми до конца.
Мысленная фраза: «Добавить им капельку ветра — чем хуже» (ничем не хуже).
Обдумываю предыдущий сон (пытаясь вспомнить подробности), заключаю, что «там все происходило спокойно, самостоятельно, без дела». [см. сон №2214]
Мысленная фраза: «В это ли войти — предупредить сестру» (кажется, речь идет о медсестре).
Возимся в служебной комнате с книгами (художественными, библиотечными), предполагая отнести их кому-то почитать (заболевшему?) Беру одну из этих старых, потрепанных книжек, несу в нашу библиотеку. Ойма (библиотекарша) говорит, что за мной числится несколько ксерокопий статей о Маяковском. Задумчиво поворачиваюсь спиной к ее столу, прикидывая, велика ли для библиотеки такая потеря. Рассеянно замечаю на полу тускло светящуюся монету. Наклоняюсь, вижу еще одну, более крупную, беру и ее, рядом вижу еще несколько. Зажав монеты в кулаке, говорю Ойме: «Дай руку». Она молча, без вопросов протягивает руку, опускаю на ее ладонь деньги. Подходит Оливия, ясно вижу ее живое, полное любопытства лицо. Объясняю: «На полу валялись, как грибы собирала» (монетки виделись отчетливо, но не осязались). P.S. Проснувшись, не сразу осознаю, кто я и где я — так далеко унес меня этот, вроде бы непримечательный сон.
«Здесь шестьсот двадцать?» - спрашивает у кого-то из прохожих женщина в пальто с длинным шарфом.
Мысленная фраза: «Еще одна дискриминанта».
Мысленные фразы (мужским голосом): «Это же дети. Дети наших детей. Это же дети,дети» (первая произнесена спокойно, рассудительно, последняя - эмоционально).
Выпавшее из сна слово «иррациональный».
Мысленная фраза (женским голосом): «Нет еще, еще (не) далеко» (за слово в скобках не ручаюсь).
Мысленный диалог (женскими голосами). Флегматично: «...ты подписать забыла?» (обращение по имени не запомнилось). - Заполошно: "И даже не забыла, (а)..." (фраза обрывается).
Мысленная фраза (женским голосом): «Перейти к другому помощнику».
Еще один сон про нечто похожее. [см. сны №4644, 4646]
Появляется внучка Нумы, пухленькая белокожая светловолосая малышка. Разговариваю по телефону с самой Нумой, она говорит, что умерла Версавия. Плачу, спрашиваю, как же так, ведь Фукс недавно говорил, что у Версавии все в порядке, и что в октябре она должна родить. Нума повторяет, что Версавия недавно умерла. P.S. Наяву с Версавией все в порядке.
Мысленная фраза: «Но это бесполезно».
Окончание мысленной фразы (спокойным женским голосом) «...мешочки я выну?»
Мысленная фраза: «А ты любишь?» (речь идет о чем-то прозаическом). Смутно, в бледно-серых тонах видится высокий худой отшельник в рубище. Одухотворенное, не от мира сего лицо обрамлено светлыми космами. Он поворачивается к нескольким, условно видимым людям (тоже бледно-серым), и воздев руку, призывает: «Так, давайте!» (призыв относится к видам действий).
Мысленные фразы (женским голосом, обстоятельно): «В большом зале. В большом зале, помнишь? В электроаппаратовских музеях».
Идем куда-то (Лейла, Мона, МонЪ и кто-то еще) в поисках работы. Отстаю ото всех, натыкаюсь на них лишь на остановке транспорта. Они говорят, что подали документы на работу в Университет и заказали билеты «на шестое число». Я уязвлена их предательством до глубины души.
Мысленная фраза: «Они выглядят радостные, усталые и одухотворенные».
Сестра показывает мне газету со статьей о Грузии. Иллюстрация изображает ее с сыном, подпись гласит: «Моя семья живет в...» (окончание не запомнилось). Подпись перемежается с другой, возникая то так, то эдак. Глаза сестры на фото не похожи на человеческие - это два вытянутых, слишком глубоко посаженных овала. Не могу отвести от них взгляда.
Мысленная фраза: «Но едва он дотронулся до нетронутого танка, — из его недр (вырвались черные клубы дыма)» (слова в скобках, возможно, не были произнесены). На пустом взрыхленном пространстве смутно видится танк, из которого вдруг бесшумно вырываются густые черные клубы дыма.
Мысленная фраза (напористым женским голосом): «Сказали ей, сколько лет должна быть старше».
Из стопки сложенных пополам желтых листов бумаги беру один (розовый, в клетку), уцепив за уголок и потряхивая. Возникает мысленная фраза: «Мы все ждем, когда нам кто-нибудь ложечку подносит».
Активный сон, среди персонажей которого был незаурядный ребенок. В конце сна он вступает в контакт с членами правительства, а в начале — совершает что-то еще, такое же поразительное. Заканчивается сон мысленной, неполностью запомнившейся фразой (принадлежавшей, возможно, мне и имеющей в виду подвиги ребенка): «Мне хочется побыть первым первоклассником, поразившим наше правительство, мне хочется побыть...».
Иду по городу. Широкие заасфальтированные улицы его пусты, что, в совокупности с темными громадами безмолвных домов создает впечатление назревающей катастрофы (такое впечатление, что пустые улицы в конце концов поглотят людей). Дохожу до своего дома, где стоит несколько человек, начинаю предсказывать, что нас всех ждет. Люди не обращают на меня внимания, совершаю предсказания бессознательно (как бы являясь пассивным рупором). В какой-то момент обнаруживаю, что глаза мои закрыты, не могу открыть их, несмотря на все усилия. Но вот речь иссякает, глаза тут же открываются, иду домой (на протяжении сна я оставалась бесстрастной).
Мысленные фразы (глуховатым женским голосом, в ответ на чей-то вопрос?): «У меня, - как бы. Он делает разные успехи».
Ощущение, что я несильно ударилась теменем об угол находящейся (или появившейся) надо мной картонной коробки. Удар сопровождался глуховатым звуком. Непонятно, как это могло произойти, если я в это время спокойно стояла на месте.
Мысленные, с пробелом запомнившиеся фразы (женским голосом): «Я ... от дневного снега. Или я - толстая??!»
Мысленная фраза: «Слева, с кры... с крыльца».
Мысленная фраза: «Я зловреден после десяти опис».
В пустой комнате, около дивана скачет по ковру небольшой упругий мячик.
Гуляем с Альбой по Проспекту. Все вокруг перерыто и покрыто баррикадами. Группы низкорослых коренастых боевиков в вылинявших белесых ватниках копошатся у баррикад, проверяют у прохожих документы. Милиционеры относятся к происходящему лояльно (если не сказать, поощрительно). У меня нужных документов нет, полагаю, что мне несдобровать. Думаю об этом отстраненно, не делаю попыток скрыться (мне даже не приходит это в голову). Неторопливо идем среди редких безмолвных прохожих в черной одежде, копошащихся боевиков, неподвижных милиционеров. Добираемся до Мушинской улицы. Я уже несколько раз подвергалась проверке, все они завершились благополучно - без заминки и без волнений (ни у прохожих, ни у боевиков я не видела лиц, а Альбу и милиционеров лишь ощущала).
Мысленная фраза (застенчивым женским голосом): «Я к вам притиралась» (приспосабливалась).
Мысленная, с пробелом запомнившаяся, незавершенная фраза: «Знание ... и подвоз продуктов питания...».
